Это был потрясающий мир, он был наполнен сиянием, цветом, светом, запахами и звуками. Он дышал, шевелился и пел, и я, различая все это, одновременно сливалась с ним, была его подлинной частью, и впитывала его, и не могла оторваться…
— Нравится? — спросили у меня за спиной.
Я обернулась, и там стояла бабушка, но только она тоже была совсем другой, выше ростом, и как бы моложе, и величавее, и ее окружало, льдисто посверкивая серебром, прекрасное прозрачно-голубое сияние.
— Да-а, — восторженно выдохнула я. — А что это? Так теперь будет всегда?
— Это магия, — улыбнулась она. — Просто теперь ты можешь ее как следует видеть и чувствовать. И это останется, просто ты потом попривыкнешь. Добро пожаловать в наш мир!
Спустя какое-то время мы сидели за чашкой чая все в той же кухне, и моя наставница — она сказала, что теперь я должна называть ее именно так, — объясняла, как мне теперь надо будет жить дальше.
— Обращение мы провели успешно, — она любовно оглядела меня с ног до головы. — Очень хорошо все получилось, большего и желать нельзя. Все-таки не зря я рискнула, хоть и опасно было, что говорить. Но очень хорошо вышло, очень. Но теперь, — она предостерегающе подняла вверх указательный палец, — теперь начнется самое главное.
— Я слушаю, — кивнула я, не отрывая от нее взгляда.
— Обращение — это полдела, магию надо не только почувствовать, магией надо научиться владеть. Это быстро не делается. Тебе придется учиться, и вот тут-то и начинаются все наши сложности. Кто, — она развела руками, — кто будет тебя учить?
Я пожала плечами в недоумении.
— Я не смогу, — продолжала наставница. — Это в один день не делается, это работа на несколько лет, а я живу далеко. И потом, даже живи я в соседнем доме, как я могла бы тебя учить, если тут будет твоя эта? Мы с ними не контактируем. Да и не дала бы она мне тебя учить, я и в дом-то этот еле вошла. Уехать отсюда ты тоже пока не можешь, слишком мала. Потом, как войдешь в возраст, тогда конечно, но до тех пор… Надо что-то другое.
— А возраст — это когда? — спросила я.
— Волшебники входят в возраст к шестнадцати годам, — сообщила наставница.
Я вздохнула. Долго еще.
— Ты не печалься, деточка, — утешила она меня. — Конечно, тебе нелегко придется среди всех этих темных, тут уж ничего не поделаешь. Но мы тебя не оставим. Я и сейчас тебе расскажу что могу, и после тоже. Письма буду тебе писать. Только надо будет что-то придумать, потому что в этот дом моим письмам не дойти.
— Может быть, к Лине? — с надеждой спросила я. — Она бы мне отдавала.
— Нет, так не получится, — покачала она головой. — Сказать правду я им не смогу, а заставлять не хочу. Нужно что-то другое. Может быть, я смогу тебе в школу писать?
В конце концов мы решили, что я просто открою на почте ящик до востребования и сообщу ей номер.
В оставшееся время наставница попыталась ввести меня, насколько возможно, в курс дела.
— Наш мир, мир светлой магии, — говорила она, и ее глаза сверкали точь-в-точь, как окружающее ее голубое облако, — это мир добра. Магия дана тебе, чтобы вершить добро, и, совершая его, ты не должна думать о себе. Это не всегда просто, магия — это большая честь, но твоя цель настолько высока, что ничто не должно тебя смущать. Светлая магия — наивысшая, самая лучшая форма магии, и, встав под наши знамена, ты должна нести ее с честью. Не слушай никого, а особенно темных, — она со значением огляделась по сторонам. — Они могут говорить тебе, что все одно и то же, что можно колдовать для себя — не верь. Ты — не такая, ты другая, ты несешь в мир свет и добро. Только таких мы и пускаем в наш мир, только таким в нем и место. Ты должна помнить, кто ты и кто все другие, и не должна доверять им, и не должна допускать их до себя близко, иначе… Впрочем, неважно. Если у тебя будут вопросы, или что-то неясно, или все что угодно — пиши мне. Я расскажу о тебе кому нужно, я спрошу, и вместе мы что-нибудь придумаем. И еще — ты не должна никому рассказывать, с кем ты живешь.
— А что тогда будет? — спросила я. — В смысле, я не буду рассказывать, но все-таки… Если это станет известно?
— Это не должно стать известно. У меня тоже могут быть… ээ-э… неприятности… Я, конечно, узнаю и выясню, но пока, на всякий случай… Дети не отвечают за родителей, но лучше мы… Впрочем, я вспомнила, в случае чего ты всегда сможешь отречься от своей матери, — добавила она с облегчением и снова горячо заговорила о том, как мне повезло.
Мы проговорили до самого вечера. Потом наставница распрощалась со мной, обняла и расцеловала в обе щеки, я проводила ее до выхода на дорогу и вернулась домой.
На следующий день, рано утром, я проснулась — а она уже была дома, сидела за кухонным столом с чашкой чая. Наверное, она как-то догадалась о том, что происходило тут в ее отсутствие, но ничего не сказала. Только окинула меня, вошедшую в кухню, понимающим и как бы оценивающим взглядом с головы до ног.
Да, я тоже заметила нечто новое — ее, как и мою наставницу, окружало сияние. Только не такое яркое и не голубое, а красновато-коричневое, и посверкивало оно не серебристыми, а скорее золотистыми искрами.
Я решила, что об этом можно спросить.
— Так это оно и есть, — улыбнулась она в ответ.
— Что — оно?
— Поле. Признак наличия магии.
— А почему… Почему его раньше не было?
— Оно всегда было. Просто раньше ты не могла его видеть, а теперь, судя по всему, можешь.
— Значит, и у меня должно быть такое.
— А оно и есть. Ты просто погляди внимательно.
Я побежала к зеркалу в ванной. И действительно, там, вокруг зеркального отражения моей головы, явственно светилось такое прозрачное, светло-розовое, серебристое… Класс!
Я вернулась на кухню.
— Ну, увидела?
— Да, здорово. А как ты? То есть Алекс? То есть — ну вообще? Все нормально?
— Да, очень хорошо. Прекрасный мальчик, здоровенький. Вот, гляди, у меня и фотографии есть.
На фотографиях был, конечно же, Алекс, держащий на руках еле различимого в кульке из пеленок младенца. И опять Алекс, на сей раз рядом с женой, и просто его жена, и опять младенец-кулек. Но я заметила — вокруг Алекса даже на фотографии различался слабый ореол, и вокруг младенца, пожалуй, тоже. Только цвет было не различить. Хотя ясно, какой он там должен быть, что уж. Ну и пусть. Я теперь тоже не одна.
Спустя несколько дней она позвала меня к себе в комнату.
— Скажи мне, — спросила без всяких предисловий, повернувшись мне навстречу от своего стола, — А что с твоим обучением?
Я догадалась, что она имеет в виду не школу, а что ответить — не знала. Но ответить что-то надо было, а то она подумает, что мы…
