Мы с Монтсе после завтрака поднялись в кабинет секретаря, чтобы рассказать ему о нашем желании пригласить покупателя знаменитой книги в академию. Я представил Юнио известным палеографом, а кроме того молодым чернорубашечником, принадлежащим к итальянской аристократии, и это значительно все упростило. Оларру всегда радовало общение с представителями фашистской партии. Думаю, в глубине души он страстно желал, чтобы кто-нибудь познакомил его с дуче, которым он безгранично восхищался.
— Как, ты говоришь, звали этого принца? — спросил секретарь.
— Юнио Валерио Чима Виварини, — ответил я.
Мы предоставили Оларре посмаковать это имя, насладиться им, словно изысканным кушаньем или напитком.
— Сейчас секретарь отправится к моему отцу с историей об итальянском принце, и руки у нас будут развязаны, — заметила Монтсе.
После обеда мы отправились в книжный магазин синьора Тассо с полудюжиной экземпляров «Дон Кихота» — именно столько мы нашли у себя на полках. Монтсе сияла: ведь это она придумала безупречный план, позволявший нам улизнуть на таинственную встречу на кладбище. Она снова увидит Юнио, как только он примет наше приглашение, а к тому времени она уже многое узнает о нем от незнакомца. Чего ей еще было желать? Что до меня, то я уже начал потихоньку смиряться с ролью статиста и ждал, пока все окончательно прояснится.
— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Мне кажется, это потрясающая идея, я и сам с удовольствием пришел бы к вам, если это возможно, — ответил синьор Тассо, выслушав наше предложение.
Первая часть плана сработала на ура.
Потом мы на трамвае доехали до Тестаччо. Вагон тряхнуло, и Монтсе припала ко мне. Мне пришлось сдержаться, чтобы не превратить это случайное прикосновение в намеренное объятие, — я вовремя сообразил, что это не очень подходящий момент для проявлений любви. Мы сошли на остановке «Почта».
— Уродливое здание для уродливого мира, — буркнула Монтсе. Ей были чужды символы такого рода архитектуры.
Мы прошли по улице Гая Цестия вдоль стены кладбища и оказались перед запертой калиткой. На табличке значилось: «Cimitero acattolico di Testaccio. Per entrare basta suonare la campana»[12]. Попав внутрь, мы оказались в одном из самых красивых мест Рима. На обширной площади высились изысканные надгробия и монументальные мавзолеи, цвели азалии, гортензии, ирисы, олеандры и глицинии, разрослись кипарисы, оливковые, лавровые и гранатовые деревья. От этой красоты захватывало дух. Несколько месяцев спустя обстоятельства заставили меня проявить интерес к поэзии Китса и Шелли: я понял, о чем последний писал в своем «Адонисе», элегии, посвященной его другу Китсу: можно полюбить смерть, если знать, что тебя похоронят в столь прекрасном месте.
— Где могила Джона Китса? — поинтересовался я у сторожа.
— Могилы Перси Шелли и Августа Гете — впереди, Джона Китса — налево, Антонио Грамши — направо, — ответил тот механически.
Монтсе взяла меня под руку, подчеркнув таким образом почтение перед кладбищем, и мы пошли в указанном направлении. Внезапно участок с надгробиями сменился английским садом с тщательно подстриженной травой и толстоствольными вековыми деревьями. Могила, в которой покоился Китс, оказалась последней — она находилась у подножия пирамиды. На доске не было имени поэта, только эпитафия, гласившая:
Here Lies One Whose Name Was Writ in Water.
Монтсе говорила, что говорит по-английски, поэтому я спросил:
— Что это значит?
— «Здесь лежит тот, чье имя было написано водой», — перевела она. И добавила: — Поэтическая фраза.
— Это ведь могила поэта.
Через пять минут к нам подошел мужчина средних лет, идеально соответствовавший описанию дона Энрико: светло-зеленые глаза, блондин, молочно-белая кожа и усыпанное веснушками лицо.
— Я вижу, вы получили мое послание. Меня зовут Смит, Джон Смит, — произнес он по-итальянски с сильным английским акцентом.
— Это Монтсеррат Фабрегас, а мое имя — Хосе Мария Уртадо де Мендоса.
Мы пожали друг другу руки.
— Полагаю, вас интересует причина, по которой я попросил вас прийти сюда, но в нескольких словах ее трудно объяснить, так что, если позволите, я расскажу вам все по порядку.
Смит, или как его там звали на самом деле, умолк, ожидая нашего согласия.
— Продолжайте, — сказала Монтсе.
— Я разделю свою историю на три главы: они, хоть и разрознены во времени, тем не менее взаимосвязаны, и позже вы сами в этом убедитесь.
— Не выводите нас из терпения, говорите скорее, — попросил я.
— Это могила Джона Китса, одного из крупнейших английских поэтов, — начал он свое повествование. — А в соседней захоронены останки человека, заботившегося о нем до самой смерти, художника Джозефа Северна. Они приехали в Рим вместе в сентябре 1820 года. Северн отправился в это путешествие после того, как получил золотую медаль Королевской академии; Китс же устремился в Италию из-за благотворного климата, поскольку болел туберкулезом. Друзья — на самом деле они познакомились всего за три дня до того, как судно отчалило из Англии, — обосновались в небольшой квартире в доме номер двадцать шесть на пьяцца ди Спанья. Здоровье Китса не улучшалось, ему становилось все хуже, и в начале 1821 года Северну пришлось заняться поисками места, где можно будет похоронить приятеля. Вот оно, вы на него смотрите. Разумеется, в то время кладбище не было обнесено забором и за ним не ухаживали, а по травке между могилами бродили козы в сопровождении пастухов. Несмотря на это, здесь в изобилии росли маргаритки, нарциссы, гиацинты и лесные фиалки. Китс пришел в восторг от описания кладбища и уговорил товарища наведываться туда. Во время одной из таких «прогулок» Северн встретил пастуха. Завязалась благожелательная беседа. И пастух рассказал ему, что нашел в кофре у подножия пирамиды Гая Цестия странный документ — речь шла о египетском папирусе. Северн выкупил его у пастуха, чтобы отнести Китсу: ведь тот нуждался в развлечениях, дабы забыть о своей болезни. Китс с радостью принял подарок и сообщил об обстоятельствах, при коих папирус был обнаружен, своему врачу, доктору Кларку. Тот, в свою очередь, передал новость британскому консулу в Риме. Папирус Китса стали обсуждать в таких заведениях, как «Антико кафе греко», где собирались приехавшие из-за границы представители богемы и ученого мира. Весть о нем дошла до ватиканской курии. Китс считал, что в папирусе содержится ключ, благодаря которому можно найти в Египте сокровище фараона, или что-то в этом роде. К несчастью, поэт умер 23 февраля, в тот же год. Но дело на этом не кончилось. Вы следите за моим рассказом?
— Конечно.
— Для католической церкви Китс был протестантом; кроме того, в 1821 году считалось, что его болезнь может стать причиной эпидемии, а посему Ватикан приказал сжечь все, что находилось в его квартире: мебель, одежду, книги, бумаги и так далее. Мы считаем, что на самом деле они хотели завладеть папирусом, который подарил поэту Северн.
