– And to Frankfurt?[7]– Проводница на мгновение прикрыла глаза, потом захлопнула черную книжечку, побежала назад к своему вагону и поставила ногу на нижнюю ступеньку лесенки.
– Ну? – Форменные брюки проводницы туго обтягивали ее короткие ноги. Я спросил японку, хочет ли она ехать. За шестьдесят марок здесь, возможно, удастся найти гостиничный номер. Она кивнула. Я поблагодарил проводницу, та схватилась за поручень у двери, подтянула левую ногу и, наклонившись всем корпусом вперед, поднялась по лесенке. Брюки, казалось, еще более увеличивали объем ее задницы.
Я спустился с японкой в подземный переход и спросил, откуда она родом.
– From Korea.[8]
– Гослар, – вдруг осенило меня, когда мы проходили мимо расписания поездов, висевшего в зале ожидания. – The timetable of Goslar![9]
– Thank you very much,[10]– сказала она.
Удивительно, попытался я завязать разговор, что она пустилась в столь дальний путь одна. Она кивнула. Я рассказал ей, что я искусствовед и пишу диссертацию о необычных статуях Адама и Евы в хальберштадтском соборе, а потом спросил, приходилось ли ей что-нибудь слышать о Дрездене.
– Of course, Dresden.[11]– Ее накрашенные губки так и остались приоткрытыми. Она посмотрела на меня и кивнула, а я придержал для нее дверь.
Когда я спросил таксиста: «Повезете эту даму в отель или меня в пансион Шнейдера?» – он только пренебрежительно вскинул подбородок и молча уселся за руль. Пансион Шнейдера находился, можно сказать, на отшибе, на другом конце города, а отель – в какой-нибудь паре сотен метров отсюда, ближе к центру. Я пошел вместе с японкой к другому такси. Водитель, совсем еще юнец, с шоколадным загаром, в коротеньких брючках, стоял, как прежде его коллега, скрестив руки на груди и прислонившись к дверце; он сказал, что номера в отеле маленькие и плохие, но меньше чем за сто марок их все равно не снимешь. А за сто марок можно уехать ой как далеко – к примеру, в Магдебург. Я перевел. Мой таксист рявкнул, что время у него не казенное. Японка сказала: «То Magdeburg».[12]Тут молодой водитель мигом испарился из поля нашего зрения и распахнул дверцу изнутри. Японка еще раз обернулась, крикнула мне: «Thankyou very much»,[13]– и села в машину.
– В Магдебург! – взвизгнул мой шофер. Он даже выскочил из своей колымаги. – В Магдебург! – И брызгал слюной, как какой-нибудь провинциальный актеришка. – Такое разве что во сне приснится! – И опять сгустки его слюны разлетелись в разные стороны под световым конусом фонаря.
Я рывком распахнул заднюю дверцу, ненароком задел брюхо шофера и втиснулся на сиденье рядом со своими сумками, прижимая чемоданчик к коленям. Наши дверцы захлопнулись одновременно.
– Два дня пути! – ревел он в лобовое стекло, да так, что в кабине все звенело, потом запустил мотор и злобно вцепился в шерстяную обмотку своей баранки. – Этот недоносок получит сотню, а я – пятнадцать марок!
Я было хотел извиниться, но даже не смог раскрыть рта, потому что его авторадио внезапно грохнуло на полную мощность. Маленький вентилятор подрагивал на приборной доске. Уже в следующее мгновение я сообразил: мы едем не к пансиону Шнейдера. Уж что-что, а здешние улицы я знал как свои пять пальцев.
Мы теперь мчались еще быстрее, шины шуршали по булыжнику мостовой. Потом машина рванула вправо, и я стукнулся головой о стекло. Никаких уличных фонарей больше не было. Я соскользнул пониже, раздвинул ноги, колени мои уперлись в спинку его сиденья. Сразу же после этого машина как бы осела – раз, и потом еще раз, – мы съехали на проселочную дорогу.
Мне пришло в голову, что японку надо было отправить в Гослар или в Брауншвейг, это вышло бы дешевле, чем в Магдебург, и там лучше обстоит дело с транспортом. Или пригласить ее в свой пансион и спросить там, не найдется ли у них приличной комнаты для японки. И вообще я веду себя как идиот. Лишил своего таксиста возможности получить плату, равную двухдневному заработку, не говоря уж о том, что не послал никакого опровержения в полицию, даже не попытался этого сделать, а просто за здорово живешь отдал им свои водительские права. Я мотаюсь по всей стране с нашими сумками для отпуска и продаю чудодейственную водичку, в то время как моя жена осваивает велосипед, чтобы ездить на нем за покупками, и приносит домой из библиотеки устаревшие учебники французского языка. На те деньги, которые ее родители присылали для Тино, мы оплачивали наш лотерейный абонемент. И при всем этом я готов в любой момент изменить своей жене с первой попавшейся японкой. Кто знает, что я еще способен натворить в ближайшие часы, дни или годы.
Я догадывался, что затеял водитель, но сопротивляться мне не хотелось. Он-таки был прав! Он имел тысячу оснований, чтобы вышвырнуть мой труп вместе с бутылочками в ближайшую канаву.
Внезапно мы остановились. В свете фар я прочитал надпись: «Пансион Шнейдер». Музыка смолкла, над моей головой зажглась лампочка.
– Двенадцать двадцать, – сказал шофер.
– Тринадцать, – сказал я.
Он поднес к свету длинный кошелек, из тех, какие бывают у кельнеров, с новенькими бумажками, а в правой руке держал мою сотню.
– Что, фонари сдохли? – спросил я. На улице была тьма, хоть глаз выколи. Он передал мне назад пачку десяток и отсчитал в руку семь монет по одной марке.
– Спасибо, – сказал я и засунул всё в нагрудный карман. Он наблюдал за мной в зеркальце. Я показал на цветное фото, которое свисало с вентиляционной решетки. – Это ваша жена – та, в бикини? – Рамочка была выпилена лобзиком.
– Послушайте, – сказал он, – вы же уже расплатились. Ну так вылезайте.
Я выволок из машины обе сумки. Коленом захлопнул дверцу и шаг за шагом преодолел расстояние от такси до подъезда, потом шагнул в сторону – из-за собственной тени я не видел кнопку звонка – и осторожно поставил сумки на землю. Свет фар скользнул по двери, задержался на пороге, вильнул в сторону и светлой полосой промелькнул вдоль улицы. В какой-то момент я еще раз услышал радио.
Я нащупал звонок и споткнулся о сумки. Что-то угрожающе звякнуло. Но я не упал. Я устоял на ногах, застыв почти без движения, и только слегка качнулся вперед. Рядом со мной что-то пошорхивало с короткими интервалами. Мышь, наверное, или птица. Пансион Шнейдера будто расплылся в темноте. Даже на фоне неба не вырисовывались контуры его крыши. Я сделал неосторожное движение, и бутылочки с образцами «UNIL-290» звонко стукнулись друг о друга. Стоило мне пошевелить пальцами в ботинке или немного приподнять пятку – да даже просто переместить вес тела с одной ноги на другую или слегка согнуть колено, – и я вновь слышал этот звон.
