— Ага.
Кадзуо немного успокоился. Взял в рот сигарету. Фусако чиркнула спичкой.
— Это еще зачем? Где ты этому научилась?
— Вы все время задаете вопросы. Совсем как в школе. — Фусако засмеялась так очаровательно, что Кадзуо сделалось неприятно. — До этого меня никто не спрашивал, где я этому научилась.
— Что значит «никто»?
— Мама иногда звала к нам на ужин разных дяденек. Зажигать спички очень интересно. Я один раз попробовала, а мама мне сказала: «умница». И тогда я стала все время зажигать спички.
Сигэя внесла в комнату тарелки с ветчиной и салатом. Почему же у этой женщины такое белое, лоснящееся лицо? Она в теле, и ее кимоно всегда немного приоткрыто на груди. Эта женщина, должно быть, знает обо всем. Женщина, которой можно доверять. У нее всегда ушки на макушке, и если нужно, то она и подслушает, и подсмотрит, но секрета никому не выдаст, сохранит для себя, положит в личную копилку. Она из тех женщин, которые спокойно доживают до восьмидесяти лет без мужчины. Такие больше всего любят спать в одиночестве. И их постель вместо запаха тел наполняется запахом секретов.
У Сигэи на запястье были надеты две или три черные кухонные резинки. Резинки впивались в белую жирную плоть.
— Обед готов!
— Ну что ж, приятного аппетита.
Кадзуо очень задели слова Фусако. «Разные дяденьки», «другие дяденьки», «остальные дяденьки» — сколько же их было? Получается, не меньше трех. Ни у кого нет монополии на мертвеца. Мертвый человек покидает клетку своей плоти и начинает существовать повсюду. А «остальные мужчины» все так же живут поодиночке в разных концах города. И Кирико обязательно присутствует рядом с каждым из них. А у Кадзуо… у Кадзуо есть Фусако! Эта мысль поразила его в самое сердце.
Обед закончился. Фусако развеселилась. Удивительная дочь, которая нисколько не скорбит о смерти своей матери. Она рассказывала о танцевальных репетициях и походах в зоопарк так, как рассказывают о своих приключениях потаскушки, у которых в голове все уже давным-давно перепуталось. Она смотрела на него горячим взглядом, таким детским и таким изощренным. «Мы с ней так странно похожи, — подумал Кадзуо. — Мужчина, не тронутый смертью своей любовницы, и девочка, не тронутая смертью своей матери».
Фусако потянула его за руку, и ему пришлось встать. Она повела его в гостиную. «Чай и сладости. И еще — включи печку», — сказала она Сигэе. Сигэя деловито захлопотала. Зажглись торшеры, заиграла голубым пламенем газовая печка.
— Все, Сигэя. Ты можешь уйти. Если будет надо, я тебя позову.
Сигэя тихо исчезла. Фусако взобралась Кадзуо на колени. Кадзуо обнял девочку. Ее волосы пахли молоком, кожа испускала сладкий аромат. Обняв ее, он ощутил обычное сопротивление человеческой плоти. Внезапно Фусако выгнулась всем телом, как акробат, и выскользнула из его рук. Подпрыгнув, захлопала в ладоши.
— Танцевать! Танцевать! — Она поставила пластинку.
Полилась музыка. Самым естественным образом девочка отправилась к двери и повернула ключ в замке.
— Танцевать! Танцевать!
Это был танец, требующий изрядной ловкости. Фусако едва доходила Кадзуо до живота. Он танцевал, подняв и приобняв ее правой рукой. Ему было очень тяжело, он то и дело спотыкался. Но зато ее лицо находилось на уровне его лица.
Фусако сжала губы и этими сухими, крепко сжатыми губами, как печатью, припечатала губы Кадзуо.
Кадзуо уронил девочку на пол. В смятении уставился на нее:
— Разве так можно? Если ты мне не пообещаешь, что больше никаких поцелуев, я не буду с тобой танцевать!
— Обещаю! Обещаю! — Фусако обвила его шею руками, вдруг снова поцеловала его и выбежала из комнаты.
Казалось, весна вот-вот наступит. А вместе с ней, в самый ее разгар, должно быть, наступит и разрушительная инфляция.
Кадзуо был весь во власти иллюзий. Тело Фусако. Отчего тело маленькой девочки подталкивает его к позорным забавам? Его, мужчину, который чтит развратных женщин бальзаковского возраста?
Он решил на некоторое время воздержаться от визитов к Фусако. Его пугало слово «разорвать». Ведь если так будет продолжаться дальше, то он неизбежно — ему никак не хватит этой крошечной щели — разорвет тельце девочки.
После этого ему снова приснился сон о Заветной пивной. Во сне он пришел в пивную поздней ночью и нашел там троих или четверых мужчин, которые сидели на остатках бетонного фундамента и выпивали.
— Мне пива! — крикнул Кадзуо.
— Простите, пива нет, — ответил ему один из мужчин. Он сунул Кадзуо в руки стакан и наполнил его ярко-красным сакэ из большой бутылки. Жидкость оказалась теплой и липкой.
— Что это? — в раздражении спросил Кадзуо.
— Сакэ «Сырая кровь», — ответил один из мужчин.
Другой пояснил:
— Первоклассное, очищенное сакэ. Выжимка из тела девочки.
И тут Кадзуо наконец все понял. Заветная пивная была местом садистских сборищ. Значит, по новому закону правительство теперь охраняет садистов. Об этом даже писали в газете, в маленькой заметке на одной из последних страниц. «На основании указа номер такой-то в разных районах города будут открыты Заветные пивные. Заведения будут работать ежедневно с часу ночи».
Он внимательно рассмотрел всех четверых мужчин. Лысеющий, невысокого роста мужчина средних лет выглядел как типичный хозяин лавки шелковых тканей для кимоно. Трое его собутыльников были совсем молодыми. Один худенький — по виду клерк; второй — серьезный, как банковский служащий; третий, в очках, мог сойти за научного сотрудника какого-нибудь захудалого института.
Все четверо были прилично одеты, их лица дышали покоем. Нет-нет, они не прикидывались — это были по-настоящему спокойные, великодушные, серьезные люди, на которых можно положиться. Настоящие садисты.
— Ну расскажите же нам что-нибудь, — попросил молодой человек, похожий на клерка. Тонкая красная струйка потекла с уголка его рта и капнула на землю. Он поспешно вытер рот ладонью и продолжил: — Рассказывайте что угодно. Не стесняйтесь. Ваш рассказ вовсе не должен основываться на личном опыте. Как это ни печально, ни у кого из здесь присутствующих нет личного опыта. Мы всего лишь рассказываем о наших фантазиях так, как если бы они на самом деле стали реальностью. Это наш стиль.
— Пожалуйста, начните вы первым, — сказал Кадзуо.
— Ну что ж, тогда начну я, — подняв палец, произнес хозяин лавки шелковых тканей для кимоно. — Значится, так, — приступил он к своему рассказу. — На самом деле я вовсе не хозяин лавки шелковых тканей. Я — красильщик. Совсем недавно я придумал новую технику окраски тканей. Ткани, окрашенные новым способом, в большом количестве продаются на Гиндзе, не поленитесь, сходите посмотреть. Эта техника — настоящее искусство… Я, видите ли, очень тонко ощущаю красоту элементов человеческого тела. Конечно, имеется в виду женское тело. И в этом году я с помощью новой техники решил создать летнее кимоно с изображением женских внутренностей с рассыпавшимися по ним волосами. Я думаю, этот дизайн произведет освежающий эффект. Все красные детали выполнены краской, сделанной из очищенной крови убитых женщин. Нынешняя наука шагнула так далеко! Теперь нет ничего сложного в предотвращении выцветания краски. Единственная проблема — это синий цвет. Этот неописуемый нежно-синий цвет человеческих внутренностей. Вначале у меня даже руки опускались — я никак не мог придумать, как мне его воспроизвести. Для своих опытов я убил восемнадцать женщин и тщательно исследовал их еще дымящиеся тела. В результате я пришел к выводу, что основу для синей краски нужно брать исключительно из внутренностей только что убитых женщин. В настоящее время я обработал большое количество женских потрохов, но мне все еще не хватает как минимум двух тысяч убитых. Из одной женщины получается совсем немного синей краски.
