— Теперь, кажется, моя очередь, — начал свой рассказ банковский служащий. — Я много лет придумывал специальную смертную казнь для женщин. Моя последняя разработка оказалась настолько эффективной, что теперь я, пожалуй, откажусь от всех предыдущих. Мне, честно говоря, наскучило раздевать женщин. На этот раз я одену приговоренную к смерти женщину в костюм. Для этого мне понадобится журнал мод. Я и раньше всегда использовал журналы мод, женщины обычно очень этому радуются. Для начала надо, чтобы женщина выбрала то, что ей нравится. Что может быть шикарней костюма, плотно обтягивающего тело? Костюм обязательно должен прилегать к телу очень плотно. Для того чтобы одеть женщину, сначала нужно ее раздеть. Процесс одевания занимает очень много времени. Почему? А потому что я одеваю женщину в татуировку.
Я расписываю ее тело под костюм. Чем тверже будут полоски костюма, тем лучше. Женщина будет страдать, но ради красивой одежды стерпит. После того как костюм будет готов, надо несколько раз совокупиться с осужденной. Поначалу женщине будет больно, но через несколько дней все заживет, и ее кожа сделается гладкой, как у змеи. Что может быть утонченней совокупления с женщиной, одетой в костюм?
Дальше начинается сама казнь. Надо купить женщине носовой платок и пудреницу. Но положить их не в сумочку, а в карман ее одежды. В этом нет ничего сложного. Надо взять небольшой нож и сделать продольный надрез на месте нагрудного кармана. В этот надрез как можно глубже засунуть аккуратно сложенный носовой платок. В одно мгновение платок окрасится кровью — очень красивое зрелище. После этого нужно умело сделать глубокий надрез на месте бокового кармана и засунуть туда пудреницу. Когда немного спустя вы достанете пудреницу и откроете её, вашим глазам предстанет прекрасное зрелище — белая пыль, порошок, набухающий кровью. Женщина умирает за пять-шесть часов.
— А какое лицо было у вас, когда вы отразились в зеркале пудреницы? — спросил Кадзуо.
Банковский служащий улыбнулся профессионально приветливой улыбкой.
— Знаете, мы ведь не имеем никакого отношения к дьяволу и вовсе не являемся его человеческим обличьем. Думать так про садизм — это самая большая и, к сожалению, самая распространенная ошибка. Раз уж вы спрашиваете, то скажу — мое лицо в зеркале было нежным.
Теперь все желали слушать рассказ Кадзуо. Компания постепенно пришла в то благостное расположение духа, которое охватывает людей, когда они сплетничают после сытного обеда.
— А что я? Я изнасиловал девочку. Я «разорвал» ее. И она истекла кровью и умерла. Маленькая девятилетняя девочка.
— И это все?
— Это все.
Один из мужчин засмеялся. Вслед за ним засмеялись и остальные. Смех эхом отозвался в развалинах.
— Вы до сих пор находитесь во власти стереотипов, — мягко сказал научный сотрудник. — Мы же просто рассказываем о своих фантазиях. Мы, обладая свободой помыслов, пользуемся свободой слова. За нами правительство. Если вы спросите, чем мы больше всего гордимся, мы ответим: тем, что любовь к людям сочетается в нас со вкусом к жестокости. Наша любовь нежна. И никто так не далек от духовной жестокости, как мы. Но объект нашей любви скрывается под кожей. Остальным людям быстро надоедает любить кожу, разве они не стремятся любить женское сердце? А мы любим не сердце, но кровь, кишечник. Это такие же внутренние органы, как и сердце. И теперь при поддержке правительства мы начнем просветительское движение. Мы должны открыть миру глаза. Любовь есть постоянное возвращение к жестокости. Любить — значит убивать. Но нам опостылело все сырое и теплое. Единственное исключение — кровь.
Рукоплескания эхом отозвались в ночных развалинах. Научный сотрудник с напыщенным видом произнес заключительные слова:
— Позвольте мне открыть заседание и выразить свою радость по поводу того, что сегодня здесь собралось так много уважаемых людей…
«Это я написал», — подумал Кадзуо и проснулся.
…Недавний сон не давал ему покоя. Возвращаясь из Министерства промышленности и торговли, куда был послан по делу, Кадзуо стоял на остановке трамвая и внимательно прислушивался к разговору нескольких молодых мужчин, которые, поджидая трамвай, оживленно что-то обсуждали. Он был уверен, что они говорят о Заветной пивной.
Если погода была хорошей, в обеденный перерыв он отправлялся на прогулку по насыпи, которая тянулась вдоль Христианского университета. В безветренные дни прогретая солнцем трава была теплой на ощупь. Насыпь шла от станции Ёцуя почти до Акасаки. Проходя мимо соснового леска, Кадзуо посмотрел на троих молодых людей, которые сидели на теплой траве под сосной и весело переговаривались. Один из них заметил проходящего мимо Кадзуо и приветливо с ним поздоровался. Это был тот самый высокий молодой клерк, которого он видел в Заветной пивной.
Кадзуо, буркнув в ответ слова приветствия, прибавил шагу, чтобы как можно быстрей проскочить компанию. «Он тоже был среди садистов! Он тоже!» — Кадзуо вдруг понял, как глупо он выглядит. Этот молодой человек работал в отделе, куда Кадзуо как-то раз ходил за какими-то необходимыми бумагами. Молодой человек запомнил его и при встрече приветливо поздоровался. Кадзуо тоже его запомнил и именно поэтому увидел его во сне. Вот и все.
На Гиндзе он неожиданно встретил школьного друга. Тот был очень расстроен, и они решили пойти выпить немного пива. У друга был брат-близнец. Однояйцевый. Оба брата, похожие как две капли воды, работали на фирме у своего дядюшки, и иногда это вызывало некоторые неудобства. У них даже мизинцы на левой руке были одинаково искривлены. В разлуке стоило одному подумать о другом, как тот в ту же секунду вспоминал о брате.
— Я просто не знаю, как мне быть, — сказал ему друг. — Раз уж я сижу тут с тобой за пивом и изливаю душу, значит, мой брат тоже сидит где-нибудь, пьет пиво со старым другом и изливает ему свою. Понимаешь, мой брат влюбился в девушку, у которой есть сестра-близнец. И теперь собирается на ней жениться. Сестры, в отличие от нас, — разнояйцевые. И тем не менее брат все время пристает ко мне, чтобы я женился на сестре его невесты. А мне, между прочим, сестра вовсе не нравится. У меня уже есть любимая женщина. Но все требуют от меня, чтобы я женился на этой разнояйцевой.
— Я все понял, — перебил его Кадзуо. — Мир любит парность. Вот, скажем, если тебе подарят сразу пару цветочных ваз, неужели ты не будешь рад?
— Да я не об этом! Не об этом! — И друг стукнул кулаком по столу. — Я не понимаю, почему я не влюбился в ту сестру, которую полюбил мой брат? Понимаешь, я от этого с ума схожу! — С этими словами он внимательно посмотрел в зеркало, висевшее на стене. В зеркале отразилось его лицо. Ткнув в сторону зеркала пальцем, он занудно-увещевающим голосом произнес: — Вот, посмотри. Там, в зеркале, — это вовсе не я. Это мой брат. А я — здесь. А там — брат.
Забастовки распространились повсюду. Коалиционное правительство с Асидой во главе было бессильно. Министерский профсоюз почти каждый день объявлял общую забастовку и устраивал на крыше министерства многочасовые заседания. Кадзуо сходил в кино и вернулся в отдел, но заседание профсоюза все еще продолжалось. Пока он ходил, начался дождь, и теперь вся крыша была утыкана зонтами. Банки тоже бастовали. 26 марта началась всеобщая забастовка. Ни почта, ни телефонные службы не работали.
