Кюрелен, желая выяснить, откуда прибыл этот человек, спросил:
— Из какой ты земли?
Священник долго и враждебно смотрел на него, и Кюрелену показалось, что он его не понял, но потом услышал краткий ответ.
— Мой дом у Аральского моря, — ответил со странным акцентом незнакомец.
Кюрелен улыбнулся:
— Ты подружишься с нашим шаманом.
Потом калека обратился к буддисту, заговорил с ним по-китайски, при звуках родного языка монах поднял голову, улыбнулся и глаза его наполнились слезами.
— Не волнуйся, — тихо сказал Кюрелен. Он присел на корточки рядом с монахом и тепло улыбнулся. — Здешний народ не так плох. Попридержи язык, и с тобой не случится ничего дурного.
Священник, некоторое время проживший в Китае, понял, о чем говорил калека, и начал громко возмущаться.
— Мой отец — принц! — воскликнул он.
Кюрелен небрежно взглянул на него.
— Это проклятое место кишмя кишит принцами, — заявил он. — Тебе лучше быть терпеливым и осмотреться. Я не сомневаюсь, что ты подружишься с нашим шаманом. Он станет тебе настоящим братом.
Монах начал рыдать. Кюрелен с любопытством глядел на него, а странник покачивался из стороны в сторону и повторял:
— Господь послал меня просвещать язычников, а я очутился во чреве пустыни, куда не доходит свет разума.
Кюрелен пожал плечами.
— От тебя самого зависит, сможешь ли ты разжечь огонь и развеять мрак. Но я тебя предупреждаю — не вздумай тягаться силой с шаманом. У него дурные мысли.
Священник с отвращением поглядывал на монаха.
— Твой бог — злой дух, а мой — освещает Дорогу Правды. Здесь я докажу это, возвеличу его Крест и поведу темных кочевников к Вечному Свету.
Кюрелен не сводил с говорившего насмешливого взгляда. Священник в ярости ерзал на месте, продолжал искать вшей в бороде, кидал вокруг грозные взгляды и фыркал.
— Где тут вождь? — заорал он. — Со мной не имеют права так обращаться! Я — сын принца!
Кюрелен ехидно спросил его:
— Разве ты не приехал из Китая? Насколько мне известно, ты и твои друзья натворили там таких бед, что вокруг поднялась страшная вонь, и император вышвырнул тебя из страны…
Священник фыркнул, не желая отвечать на подобные вопросы.
Кюрелен спросил об именах монаха и священника. Буддист назвался Джелми и сообщил, что он из старинного знатного рода. Кюрелен понял: именно в этом причина того, что монах прекрасно воспитан, скромен и образован. Только люди благородного происхождения, имеющие хорошее образование, могут обладать подобными качествами. Священник сначала не желал отвечать на вопрос Кюрелена, а потом, надменно заявив, что его имя Селджукен, он снова стал говорить, что его отец — принц. Кюрелен ухмыльнулся. Ему были хорошо известны эти дикие «принцы» степей и соленых озер. У этих правителей было мало людей, они ели полусырую пищу и жили только грабежами.
Услышав издали шум, Кюрелен понял, что Есугей уже покинул юрту жены и занялся распределением добычи. Новой жене-караитке отвели отдельную юрту и дали служанок. Есугей быстро направился в эту юрту и долго ее не покидал. Кюрелен расхаживал по лагерю, отгоняя шныряющих под ногами собак, разглядывал награбленное. Когда он проходил мимо юрты новой жены Есугея, нахмурился и остановился, прислушиваясь к звукам, которые могли долететь из юрты, но там царила тишина.
Кюрелен вернулся к сестре. Она держала у груди младенца, тот, громко сопя, сосал обнаженную грудь матери, лицо которой было холодно. Она отвернулась от младенца, небрежно держа его в руках. Когда Оэлун увидела вошедшего брата, ее лицо осветилось любовью, и она улыбнулась. Кюрелен погладил сестру по плечу, склонившись на младенцем, ущипнул его за пухлую розовую щечку. Ребенок взмахнул ручкой, словно отгоняя помеху, но от груди не оторвался.
— Отличный мальчик, — заявил Кюрелен. — Как ты считаешь, он не похож на меня?
Оэлун рассмеялась, но внимательно взглянула на сына, а потом на лице у нее появилось выражение гордости:
— Мне так не кажется. У тебя милое лицо, а у него…
Они вместе посмеялись, Оэлун дотронулась до макушки младенца.
— Взгляни на его волосы. Они яркие, как золотисто-красный вечерний закат! А глаза — серые, как пески пустыни.
Помолчав мгновение, она робко поинтересовалась, волнение, звучавшее в ее голосе, не могло скрыть гордых ноток:
— Правда он будет великим человеком?
— Я в этом не сомневаюсь, — спокойно ответил брат.
Она с подозрением взглянула в глаза брата, он ответил ей уверенным взглядом. Оэлун крепко прижала младенца к груди и решительно воскликнула:
— Ты должен научить его всему, что знаешь, ты научишь моего сына читать, и еще, брат, ты покажешь ему чужие земли. Он обязательно станет великим человеком, потому что он мой сын, а для меня он важнее всего на свете!
Кюрелен о чем-то задумался, а потом ухватил младенца за ушко и с трудом оторвал его от материнской груди. От обиды малыш громко заорал и стал размахивать крохотными кулачками. Кюрелен, кажется, был доволен увиденным, он захохотал от удовольствия и приложил малыша к полной материнской груди. Малыш обиженно посопел, а потом с новой силой принялся за важное дело.
— Ты сказала, что он — твоя жизнь, — заговорил Кюрелен каким-то незнакомым голосом, — но он также принадлежит твоему мужу и своему отцу. Оэлун, не приучай сына ненавидеть отца. Ненависть к отцу разрушает душу. Мне это прекрасно известно.
Кюрелен повернулся и покинул юрту. Оэлун, нахмурясь, посмотрела ему вслед, а потом крепче прижала к себе младенца.
— Он — моя жизнь, — повторила Оэлун и нахмурилась.
Глава 5
Есугей устроил пиршество, чтобы отпраздновать крупную победу и рождение сына. Пиршество удалось. Его воины радовались и пировали вместе с ним. Жизнь этих людей была очень трудной и жестокой. Они обитали в великих заснеженных пустынях, на просторных равнинах и красных сверкающих горах. Пустыни были сухими и бесцветными, как сердце старика. Ветер и молнии, пыль и град, гром и пустота, лед и бури постоянно угрожали их жизням. У них не было постоянного дома. Кочевники переходили с места на место, чтобы попытаться скрыться от страшных снежных заносов холодной зимы, а летом избежать засухи и песчаных бурь, переждать жуткую жару, не попасть в пустынную бурю. Голод был той угрозой, которая оказывалась вместе с ними у костра каждый раз, когда они садились есть, и неважно то, насколько обильной в данный момент была их трапеза. Они не могли чувствовать себя в безопасности, подобно тем, кто жил в городах. Часто они добирались до Великой Китайской стены, защищающей народы Поднебесной от варваров. Но только немногие из них, за исключением торговцев, могли миновать суровую охрану. Участь кочевников заключалась в том, чтобы, расположившись у стены, с завистью смотреть на толстых людей, которые сновали мимо стражи, выполняя, видимо, какие-то важные дела. Если пастбища высыхали, погибал скот, кочевники, тощие и голодные, ненавидели удачливых горожан, но когда пастбища были зелены, а грабежи приносили хорошую добычу, они с презрением поглядывали на изнеженных обитателей городов и громко воспевали свою свободу и дикие степи. Освещаемые бледными лучами солнца степи, игра сполохов на зимнем небе радовали кочевников, а горожанам не суждено было насладиться этим зрелищем.
