— И, как он говорит, — добавил Порта, указав большим пальцем на Легионера, — лейтенанты знают не все. Далеко не все, черт возьми.
Мы постояли в молчании, напрягая в темноте слух, но оттуда, где скрылся Малыш, ничего не доносилось, потом Старик обратился к Легионеру с вопросом, который явно уже довольно долго беспокоил его:
— Откуда ты узнал, что у них на уме?
— У кого? У этих щенков из НКВД? — Легионер пожал плечами. — Нам сказала девушка. Перед самым нашим уходом.
Старик прищурился.
— Она сказала вам?
— Ты не ослышался — она.
— Почему? С какой стати? Зачем ей выдавать соотечественников?
В ответ на явные подозрения Старика Легионер холодно приподнял одну бровь.
— Знаешь, я не стал задерживаться, чтобы спросить ее — могу только предположить, что ей не нравилась их внешность. Они вовсе не красавцы.
Порта цинично засмеялся.
— Скорее всего, ты приставил ей к голове автомат!
— Мог бы, — спокойно ответил Легионер. — Только в данном случае такой необходимости не было. Она выложила все по своему почину.
— Спятила, должно быть, — сказал я. — Проведает кто-то из ее товарищей, и ей конец.
— Это, — равнодушно заметил Легионер — ее проблема.
Где-то позади нас послышались грузные шаги и тяжелое дыхание, мы тут же вскинули оружие, вглядываясь в темноту и ожидая, что на нас набросится бог весть кто — стая диких зверей или по крайней мере взвод противника — но то был всего-навсего Малыш.
— Удрал, гад, от меня! За этими треклятыми елями может спрятаться целый полк, и его нипочем не сыщешь. Однако я все-таки отнял у него револьвер. Я почти уверен, что ранил его, но он все же ухитрился улизнуть.
Старик взял у него револьвер и задумчиво покачал на ладони.
— Наган, вот как? Да, ребята из НКВД, не иначе.
— Как мы и говорили с самого начала, — раздраженно сказал Порта. — Если б начальство больше прислушивалось к нам, эта гнусная война, может, уже кончилась бы.
Старик вернул Малышу револьвер, и мы осмотрительно тронулись в темноте, чтобы присоединиться к роте. Барселона продолжал говорить о той девушке. Она явно не давала ему покоя; в то время вряд ли кто из нас верил словам Легионера, что она выложила все по своему почину. Это казалось совершенно невероятным; лично я был почти уверен, что Малыш пригрозил ей своей смертоносной удавкой.
— Что же вы не взяли ее с собой? — спросил Барселона. — Ведь прекрасно знаете, что эти скоты сделают с ней, когда узнают. Сами видели, как они обращаются с людьми.
— Это не наша забота, — ответил Старик. — Наше дело воевать, а не нянчиться с предательницами.
— Не согласен, — с горячностью возразил Барселона. — Одно дело — платные предатели. Люди, которые вынуждены быть предателями, — совсем другое. Приставь пистолет человеку к голове, и…
— Да кончай ты, — сказал Легионер. — Сколько можно повторять — никто не заставлял говорить эту сучонку. Она заговорила сама. По доброй воле. Тот вопящий гаденыш, что там был — ее. А кто отец, знаешь? Гауптштурмфюрер[6]треклятого СС! Вот такая она курва!
— Возможно, он изнасиловал ее, — сказал Барселона.
— Мне плевать, что он с ней сделал, — холодно ответил Легионер. — Я только знаю, что, по ее собственному признанию, она выдавала своих направо и налево при каждой возможности. Сама сказала нам. Видимо, считает это своим предназначением в жизни. Я считаю это предательством, а по мне любой предатель пусть пропадет пропадом, на чьей бы стороне он ни был.
— Она, — сказал Барселона.
— Она, он или оно, — ответил Легионер, — мне все едино.
— Возможно, она считала, что влюблена в того скота.
— Господи боже, ты только что говорил, что он ее изнасиловал!
— В общем, она мразь, — сказал Малыш убедительным тоном, — и мне плевать, что с ней будет. Она донесла на собственную мать — сама сказала нам. Мать отправили в Сибирь всего навсего за то, что она стащила окорок. Я прикончил бы эту девку на месте, только нам приходилось думать о более важных вещах.
Теперь уже казалось явным, что девушка заговорила по своему почину. Малыш непременно бы похвастался очередным подвигом с удавкой, а Легионер не видел бы смысла скрывать, что правда была вытянута у нее силой. Бессмысленно жестоким он не был, но при необходимости становился безжалостным и не делал из этого тайны. В целом я теперь склонен был верить его словам и не беспокоиться о том, что сталось с девушкой. Барселона продолжал говорить об этом, думаю, просто из принципа.
— У нее нет ни малейшей надежды, — сказал он. — Они с ней тут же разделаются. Видели хоть раз, как обходятся с предателями в этой части мира? Эти люди еще полуцивилизованы. Они…
— Избавь нас от подробностей, — сказал Старик. — Ладно?
Штеге неожиданно засмеялся, горько и задумчиво.
— «Враг ценит предательство, но презирает предателей», — сказал он. — Очевидно, Шиллер был совершенно прав.
— Шиллер? — тупо переспросил Порта. — Он тут при чем? Он умер, так ведь?
— О, давно, — ответил Штеге. — До твоего рождения…
— Видели б вы, как язык вывалился у него изо рта, — хвастливо сказал Малыш.
Мы уставились на него, пытаясь осмыслить эту совершенно поразительную связь с Шиллером. Связи, разумеется, не было никакой; Малыш просто-напросто воскрешал в памяти свой последний момент торжества, когда задушил удавкой парня из НКВД.
— Схватил меня за горло, но я оказался сильнее. Он ни слова не произнес. Только хрипел, булькал, издавал какие-то странные звуки. Так всегда бывает, когда по-настоящему приложишь силу. Они…
— Черт возьми! — ругнулся Хайде. — Ты, наверно, только и живешь ради секса и удушений!
— Каждому свое, — напыщенно ответил Малыш. — Мы здесь для того, чтобы убивать, и я это делаю так, как мне больше всего нравится. Давай посмотрим правде в глаза, — сказал он в высшей степени рассудительным тоном, предотвращающим все попытки возразить, — у каждого есть свой излюбленный способ.
Думаю, так оно и было. У каждого имелись свои предпочтительные способы. Легионер был приверженцем холодного оружия, Порта метко стрелял, Хайде любил действовать огнеметом, а я считался искусным гранатометчиком. Так уж оказалось, что Малышу нравилось душить людей…
II. Особая задача
Вороны шумно запротестовали, когда мы появились и нарушили их пир. Они сидели громадной черной тучей на трупах и, когда Порта выстрелил в их гущу, недовольно взлетели, недолго покружились у нас над головами, потом полетели к ближайшим деревьям, расселись на них и хрипло, протестующе закаркали. Осталась лишь одна; запуталась в кишках и не могла высвободиться. Хайде тут же застрелил ее. Мы стали стаскивать тела внутрь и складывать грудами. Лейтенант Ольсен пришел взглянуть на нашу работу и принялся бранить нас. Он потребовал, чтобы мы складывали их благопристойно, ровными рядами, один за другим.
