Книга Лабиринты рая - Ник Саган

Джим Полпути взял машину, залез на заднее сиденье и закрыл дверь. Действие наркотиков проходит быстро, кайф уходит, как эгоистичная любовница. Действительно, очень похоже, подумал он. Теперь, когда он немного развлекся, нужно сохранить ясные мозги.

— Аэропорт, — говорит он шоферу и принимается напевать себе под нос.

Осака, автомобиль разрезает тьму ночи. Начинается дружеская болтовня, сейчас ему это не нужно. Ночное развлечение (оргия) вымотало все его силы, но не настолько, чтобы спать под болтовню шофера, щелчок выключателя дарит ему тишину.

Ничего нет лучше тишины, когда хочешь обдумать свои планы, решает он. Скоро станет еще тише.

Если говорить честно, то Джим Полпути — самонадеянный умник, наркоман, псих, недоделанный буддист и гений. Теперь, когда школа уже давно позади, никто, конечно, не называет его Джимом Полпути. Друзья и коллеги зовут его Джеймсом (несколько официально, с его точки зрения) или доктором Хёгуси (слишком официально, а что еще хуже — иностранцы часто коверкают его имя, произнося вместо трех четыре слога). Он же с самого детства по-прежнему считает себя Джимом Полпути. Может быть, это смешно — пользоваться прозвищем, полученным в детстве. Джим знает это, но ему все равно: именно это имя соответствует действительности, ведь ему всегда удается сохранять хрупкое равновесие, жить, балансируя на границе, будто он особенный, не такой как все. Словно фрактал в супе с вермишелью в форме букв.

И что за супчик! Джим был безнадежно необычен, его одноклассники, за неимением лучшего объяснения, видели причину его странностей в происхождении: полубританец, полуяпонец — ни то ни се, и то и другое. Изгой, Джим Полпути. Он разрывался между двумя древними культурами, каждая из которых и раздражала, и восхищала его; противоположные и параллельные одновременно, они пересекались на том, что ему никогда не нравилось: официальность, сады и чай. «Не говоря уже про империализм», — размышлял он, глядя на огни большого города.

— Притормози, — обратился он к шоферу. Он сказал это по-английски — сила привычки, — потом повторил по-японски. Никакой реакции. Поняв, в чем дело, Джим переключил тумблер, чтобы водитель его услышал. И вот машина мчится, лавируя среди потока транспорта, по дороге, которая Джиму нравится.

Компания Джима слилась с Гедехтнисом совсем недавно. Они занимаются разработкой и производством силиконовых волокон. Когда-то, еще до изобретения технологии нервов-ферментов, сменившей их, такие волокна были «мозгом» автоматических автомобилей, и сегодня почти в каждой машине есть искусственный водитель. Пассивный гидролокатор следит за дорожными условиями и передает водителям девяносто одну тысячу сообщений в секунду, а те реагируют, изменяя скорость и направление движения.

Джиму нравятся жидкие технологии (а процветает он на стыке жидких и жестких), хотя для него не секрет, что железо и софт, конечно, важнее. Это строительные материалы, стабильные, предсказуемые, тогда как ферменты, работать с которыми куда интереснее, далеко не так надежны. Их приходится добавлять очень осторожно, как хищников в экосистему или подпрограммы в программу объективную.

Многие дизайнеры не могут (или не хотят) находить баланс между этими технологиями, они предпочитают специализироваться. Джим не доверял людям, ориентирующимся на что-то одно — железо, софт или жидкость. Как он говорит студентам-старшекурсникам, которые сбегаются на его лекции, машину надо чувствовать всю. Машина — это единство. Гармония. Машина — это взаимопонимание ее частей. Не доверяй тому, кто не доверяет машинам.

Да ладно. Хулиганы плевали на поднос с закусками, когда никто не видел. Ставили подножки. В приготовительной школе приходилось держать ухо востро. Джим прекрасно помнит, как неприятна была тогда его жизнь, как раздражали и студенты, и преподаватели. Вместе с разочарованием росло и чувство превосходства.

Они не видели дальше своего носа.

И где они теперь, интересно знать?

Умирают, как и все остальные.

Бесполезно постоянно оглядываться назад, думал он. Но как же не оглядываться в прошлое, если будущее выглядит так мрачно?

Где-то за тысячи миль отсюда его ждал Южанин. Джим был нужен и Блу, и Южанину — их связывает эта работа. Гедехтнис не может обойтись без него, нужно, чтобы они действовали вместе. Южанин — мозг. Блу — тело. Доктор Джим Хёгуси (Джим Полпути) — машина-исполнитель.

Если команда будет работать вместе…

От этих мыслей Джим загорается. Всю дорогу через терминал к выходу на поле это чувство не покидает его, оно заменяет кайф от наркотика, правда, не полностью. Он садится в самолет с чувством осторожного оптимизма, он старается думать о Гедехтнисе как об очередном месте работы. Вскоре ему удается себя убедить. Он закрывает глаза и погружается в мечты, где размышляет о перспективах и своей команде… о славе, которая ждет их в случае успеха… но не о том, чего будет стоить провал, если проект не состоится.

* * *

— Мы могли бы поговорить и раньше, если бы ты был в настроении.

— Я не был.

— Верно, — заметила Нэнни, — это подтверждает разбитое зеркало. Тебе следовало бы поискать другой выход своей агрессии, Хэллоуин. Тебе не к лицу приступы ярости.

Вот что я знаю про Нэнни.

Во-первых, Нэнни работает на меня. Выполняет самую разную работу. Во-вторых, она — или оно — оберегает меня, обеспечивает мое благополучие. Не так, как Жасмин, конечно. В-третьих, я не доверяю Нэнни.

— Принимается в качестве рекомендации, — согласился я, падая на кровать рядом с Уиспер. — Голова болит.

— Надеюсь, ты понимаешь, что боль — это расплата?

— Просто прекрасно. Интересно, что я мог поделать, если сумасшедшая в фиолетовых цветочках нападает на меня средь бела дня?

— Ты не должен сердиться на Фантазию, она побила тебя в игре, которую ты сам же и придумал. Ты сам создавал правила игры, нужно их придерживаться.

Фантазия? Значит, Ф — это Фантазия?

Теперь понятно. Фантазия, она же Фиолетовая королева, была и похожа, и не похожа на меня. Мы и раньше сражались между собой, чтобы развлечься и потешить свою гордость, ничего серьезного. Девушка, одержимая фиолетовым цветом. Банда Фиолетовых — контрабандисты, контролировавшие Детройт еще в «ревущие» 20-е, — вдохновила ее на создание Смайликов. Так уж у нее устроена голова. Ее врагом был не я, ее враг — гебефреническая шизофрения. Фантазия была не столько опасна, сколько ненормальна и непредсказуема. Мне было жаль ее.