— Сука.
* * *
— На, написал про любовь:
Мне хочется тебя обнять
Застыть с тобой в нелепой позе
И нагло в рот поцеловать
При обезумевшем морозе
В мороз… к железу… рот ко рту…
Застыть чтоб если в кровь то с болью
И вот лелея ту мечту
Дрочу умело и с любовью
* * *
— Рич, всегда хотела спросить. Сколько у тебя женщин было?
— С тобой вместе считать?
— Со мной считай.
— Проституток считать?
— Проституток не считай. Проститутки не считаются.
— Тогда ни одной.
— Козел… Ну серьезно, больше сотни?
— Если их было пять, то это лучше, чем пятьдесят? Это тебя успокоило бы?
— Наверное. Мне больше нравится пять, чем пятьдесят. Но если брать во внимание то, как ты трахаешься, у тебя их было не меньше пятидесяти.
— А че у тебя так глаза горят? Разговор о моих женщинах возбуждает тебя, гадина ненасытная?
— Меня радует, что ты — мой. Сказать тебе, сколько у меня было мужчин?
— Пошла ты на хуй, Варь. Понятно, к чему эта вся прелюдия была.
— Отгадай, тридцать… сорок… или пятьдесят?
* * *
— Ну и как я теперь пойду на улицу вся в томатном соке?
* * *
— Хуй ему, а не чаевые.
* * *
— Трахнешь меня в лифте?
* * *
— Я люблю тебя.
* * *
Голые, они валялись на матрасе.
— Во сколько рейс?
— В девять утра.
— Только Камбоджа?
— Нет. Пять дней Таиланд и пять Камбоджа.
Варвара расплакалась.
— А что будет после того, как программа выйдет в эфир. Меня же все подруги засмеют. Будут визжать, что ты всех проституток трахаешь, как мне с этим дальше жить, скажи, а?!
— Многие из твоих подруг очень хотели бы, чтобы я их трахнул. А многие из них — вообще тебе не подруги.
— Что ты несешь?
— Многие твои подруги предлагали мне переспать с ними.
— Что ж ты, бедняжечка, растерялся. Надо было переспать!
— С кем-то я и переспал.
— Что ты буровишь, прекрати меня унижать.
— Это ты прекрати на меня накатывать. Не спал я с твоими подругами, что я, мудак последний, что ли?!
— А чем тебя мои подруги не устраивают? Ты хочешь сказать, что они не такие великие, как ты?! Не такие эгоцентричные, не такие дорогие?! Видите ли, наш мальчик-красавчик, ему мои подруги не нравятся!
— Я не сказал, что они мне не нравятся. Я сказал, что не спал с ними.
— А зачем мне это знать? Я же не рассказываю, как твои дружки, как напьются, а тебя рядом нет, начинают клеиться ко мне, как бы по-дружески. А у самих слюна уже до хуя свисает. Я же про это не рассказываю, чтоб настроение тебе не портить.
— Ты мне уже испортила настроение.
— Ты мне тоже.
— Ну и заткнись тогда.
— Сам заткнись.
Варвара повернулась спиной. Он тоже.
Ричард думал о том, что, может, и хорошо вот так поругаться. Чтоб Варька не думала про документальный сериал, не думала про тайских трансвеститов, с которыми ему придется спать. Чтоб ей проще было всю эту неделю с этой злостью. А потом он приедет и все ей объяснит. Надо будет — встанет на колени. Надо будет — ее поставит.
— Ты куда?
— Что мне уже без твоего разрешения и в туалет нельзя сходить?
Варвара взяла свою сумку и заперлась в туалете. Достала героин, «машинку», ложку, зажигалку, косынку… Ей было плевать сейчас на все. Она колола в руку, но не там, где все… Она колола в тыльную сторону ладони между указательным и большим пальцами. Там шрам быстро затягивался и был незаметен.
— Варь, где чайник?
— У меня.
— Что ты с ним делаешь в туалете?
— Чай пью и сру.
— Что за херотень ты порешь? Че за дурь?
Год назад Ричард снимал интервью с пятнадцатилетней маленькой красавицей, которую парень подсадил на «химку» — дешевый и разрушающий наркотик на основе амитиловых спиртов и ацетона. Девочка согласилась за 100 долларов рассказывать свои ощущения, пока будет колоться. Тогда он впервые увидел, как маленькая девочка профессионально загнала в свою детскую руку шприц с черной жидкостью, как сузились до точки зрачки, как она сладко выдохнула от удовольствия, как перестала понимать происходящее, как попросила чайник с водой и рассказала про «сушняк». Именно тот чайник сейчас и всплыл перед Ричардом. Он вышиб ногой дверь в туалет…
* * *
Шереметьево. Международный терминал.
— О, наш мальчик-красавчик! Держите мою простату?! Что за красные глазки? Варя купила пояс с дилдо и забрала у счастливчика его девственную плеву? Ничего-ничего, это поначалу немного больно, а потом разработается, — всегда обаятельный Герка раскрыл свои ухоженные руки для объятий своего старого друга.
— Эта сука… Она колется, Гер… Она, сука, колется… Я ей ночью все мозги вышиб. Я ее убить хотел, а она только смеялась в лицо. Ничего не понимал в тот момент… Я душил ее, хотел, чтоб не стало ее. А она только шептала «я люблю тебя». Матери ее позвонил, чтоб приехала. Все рассказал, а потом всю ночь ревел в каком-то баре. Пил, блядь, и ревел, блядь…
— Блядь, это пиздец, Рич, блядь, это блядство и пиздец…
— Я сам знаю, что пиздец. Полный пиздец и полное блядство…
— Точно тебе говорю, полное блядство. Дай паспорт. Я тебя зарегистрирую на рейс. Иди, сядь в баре, я сейчас прилечу.
Герман был телевизионным оператором и фотографом Второго канала. Самым близким другом Ричарда. Человеком, который до сих пор не смог разобраться — гей он или нет.
— Але, сын, это отец!
— Але, отец, это сын!
— Ты че тормозишь? Все нормально?
— Все, как никогда, прекрасно.
— Я рад, что все прекрасно. Ты, надеюсь, в самолете?
— Да, уже паспорт в зубах.
— Не понял, зачем?
— Когда разобьемся — труп легче определить будет.
— Старая шутка, но хорошо, что ты бодрячок. Вот, слушай новую…
— Мне не до смеха.
— Слушай-слушай: «Здравствуйте, это почтальон Пенкин. Покажите мне вашего мальчика».
И отец рассмеялся в очередной раз этой шутке.