В этой легкой горечи, как видите, уже сквозит ностальгия побурному пятилетию, озвученному душераздирающей рок-музыкой.
Рок-музыка… Американцы не знали русского смысла слова «рок»,а если бы знали, быть может, это прибавило бы этой музыке не только грохочущихкамней, качающихся скал, но и неожиданных провалов в тишину, в беззвучие.
Думаю, что можно сделать неожиданные открытия, сближаяфонетически близкие русские и английские слова, как это сделал, например,Энтони Берджес, сблизив «хорошо» и «horror-show».
Вернемся к университетским стенам. Я видел на них остаткистарых плакатов.
«Мы не будем участвовать в вашей свинской империалистическойвойне!»
Следует сказать, что, несмотря на всю пестротуполитико-философско– психологического спектра, несмотря на разного родалевацкие загибы, вывихи, ушибы, растяжения и переломы, молодая американскаяинтеллигенция конца шестидесятых – начала семидесятых была ярка, умна,искренна.
В своей яростной давидовской схватке противГолиафа-истэблишмента интеллигенция, быть может, впервые в американской историиобрела уверенность в своих силах. Конечно, можно сказать, что понятие«американская интеллигенция» чрезвычайно широко и содержит в себе серьезноепротиворечие, ибо неизбежно, выполняя свои социальные функции, интеллигенциясрастается с этим самым ненавистным истэблишментом, а стало быть, несет в себеи давидовское и голиафовское начала, но, может быть, именно в борьбе этих начали вырабатывается самосознание?
Поражение во Вьетнаме американская интеллигенциярассматривает и как свою победу.
Бурные дебаты по поводу коррупции и политических махинацийпредшествовали затишью весны семьдесят пятого. Впрочем, так ли уж спокойнонынешнее затишье?
Как-то утром я выбежал из своего маленького «Клермонт-отеля»на Тивертон-авеню и направил кроссовки в сторону университетского стадиона.
Попутно, пока бегу до кампуса, могу сказать, что увлечениеполуспортивным бегом, называемым «джоггинг», настолько широко распространено вАмерике, что мне иногда казалось, будто я в Москве, в Тимирязевском парке.
На центральной площади кампуса я увидел толпу студентов, итут меня перехватила девчонка в джинсовом комбинезоне.
– Хай! – сказала она. – Подпиши-ка вот этубумагу и беги дальше.
В ее руках трепетал длинный лист с жирным призывом наверху:
«Стукачей ЦРУ вон из университета!»
Должен признаться, что долго упрашивать меня не пришлось. Яплатил здесь налоги наравне со всеми и потому мог себе не отказывать вудовольствии шурануть стукачей.
Вечером того же дня я читал в университетской газете«Ежедневный медведь» слезливые откровения немолодого уже агента Центральногоразведывательного управления, «инфильтрованного» еще в 1968 году в студенческое«фратернити».
Этот маленький эпизод из жизни Ю-Си-Эл-Эй отражал широкую повсей стране кампанию борьбы против злоупотреблений ЦРУ. В неделю несколько разна экранах телевизоров появлялся сенатор Черч, возглавлявший комиссию порасследованию.
Сенатор неторопливо и спокойно рассказывал о работе своейкомиссии, о дальнейших разоблачениях – о связях ЦРУ с мафией, о заговорахпротив глав иностранных государств, о слежке за американцами, обесконтрольности этой шибко серьезной организации.
Я говорил об этом деле с десятками американцев и в частныхдомах, и в барах, и в редакциях газет. Везде интеллектуалы были единодушны –цэрэушникам надо дать по рукам, чтобы отбить вкус к тоталитарным замашкам.Разведка и контрразведка – это одно дело, говорили американцы, они нужны любойстране. Бесконтрольность, система слежки и стукачества, попытка статьгосударством в государстве – это уже другое, это опасно для всех граждан.
И вот также как студенты UCLA своего мелкого стукача, странавытаскивает на экраны тупую морду Баттерфилда, стукача крупного, который был«инфильтрован» ни больше ни меньше как в Белый дом.
Иной раз мне приходило в голову, что яростное сопротивлениеинтеллектуалов истэблишменту и надвигающемуся тоталитаризму отражает в какой-тостепени черты национального характера, тот свободолюбивый пионерский дух,который безусловно еще живет в американском народе. Тоталитаризм для этих людейпонятие очень широкое, и они видят его признаки во многих приметах своей жизни,в таких примерах, которые иностранцу вовсе и не кажутся никаким тоталитаризмом.Вот, например, так называемые коммершэлз, телерекламы – это тоталитаризм. Вот,например, индустрия развлечений в Диснейленде – это тоталитаризм. Вот,например, смог в Даун-тауне Лос-Анджелеса – это тоже тоталитаризм…
Что ж, разве тоталитаризм и стандарт жизни в современномсупериндустриальном обществе – это синонимы? О! Твой вопрос вызываетнетерпеливые, почти плотоядные улыбки, твои собеседники слегка ерзают,поудобнее устраиваясь в креслах, закуривая, готовясь к бесконечному «дискашн».
– Видите ли, это чрезвычайно сложная и интереснаяпроблема…
Американского интеллектуала хлебом не корми, но только дайему подискутировать на эту тему, или на какую-нибудь другую, или на третью,четвертую, сотую, а тем – миллион!
Как когда-то русская интеллигенция спорила в своих каморках– помните? – «пускай мы в спорах этих сипнем, пускай стаканы с бледнымсидром стоят в соседстве с хлебом ситным и баклажанною икрой» – так и сейчасамериканские «яйцеголовые», отставляя в сторону свои «хайболы» и «снэкс»,работают до утра языками, и в спорах этих бурлит, пузырится, булькаетвольнолюбивый дух их предков, пионеров.
Мы с вами, читатель, вернемся к рассуждениям о тоталитаризмеи стандарте в другой главе, а сейчас мне хочется все-таки сказать, что сдиалектическими противоречиями сталкиваешься в Америке на каждом шагу, да и какже еще может быть иначе в столь великом обществе.
Вот, например, именно на вольнолюбивый пионерский дух, насамооборонное право каждого американца ссылаются противники запрета оружейнойторговли, а свободная продажа огнестрельного оружия ведет к росту преступности,а преступность организуется в мафию, а мафия корнями своими переплетается сЦРУ, этим самым зловещим аппаратом тоталитаризма.
Так или иначе, среди всех этих диалектических, а такжепопросту абсурдных противоречий за последние два десятилетия выросла иопределилась американская интеллигенция, и теперь в ряду привычных литературно–кинематографических образов, таких, как «средний американец», «ковбой», «шериф»и так далее, стоит и персона со смутной улыбкой, в небрежном костюме, с сильноувеличенными за линзами глазами, примерно такой тип, какой в старой Россиичерносотенцы обозначали понятием «скюбент-сицилист-аблакат».
