— Что это ты наговорил обо мне королю? — она отмеряла слова, будто рубила топором.
— А что я ему мог сказать? — непонимающе вытаращил глаза на дочь Сунт-Аграм.
— Что я беременна от киммерийца!
— Это не твое дело! Так нужно было… — он посмотрел на нее с кривой ухмылкой.
«Нет, так может еще будет», — подумал он.
— Зачем ты меня звал?
— Посмотри на это! — он указал пальцем на стол. — Ты что, не можешь хоть немного…
— Пусть Хинневар о тебе заботится, — отрезала Соланна. — И служанок у тебя хватает. Почему я…
— Это я здесь решаю, что делают служанки, а что ты, — заорал Сунт-Аграм.
— Вот это правда, — согласилась Соланна. — К счастью, меня ты в постель не тянешь.
— Убирайся вон! — прорычал Сунт-Аграм. А когда она уже была в дверях, пролаял:
— Пошли мне сюда Аедоану.
Она не сказала ни слова, но и не хлопнула дверью, как вначале намеревалась.
* * *
Сунт-Аграм стоял перед дверью камеры, где «гостили» сейчас двое солдат, переживших вместе с Конаном резню.
— Ты дал им пить? — повернулся Сунт-Аграм к Хинневару.
— Точно в соответствии с вашими инструкциями, мой господин, — помощник услужливо поклонился до самого пола, так что его черный кафтан подмел пол перед камерой.
От горящей лучины отпал огарок и упал на руку Хинневару. Помощник зашипел от боли.
Сунт-Аграм вытянул руки вперед. Тяжелый засов выскользнул из железных петель и уперся в стену. Чародей спесиво улыбнулся. Хинневар свободной рукой открыл дверь. Потом он наклонился и поднял с земли маленькую, богато украшенную серебряную коробочку. На ее крышке была большая петля, в которую можно было свободно просунуть пальцы. Коробочка была сделана в виде крепостной башни — это был цилиндр, увенчанный остроконечной крышкой.
— Ну где же ты? — пролаял Сунт-Аграм из камеры.
— Я здесь, здесь, мой господин, — с трудом выдавил Хинневар, у которого страшно болела обожженная рука.
— Наконец-то, — заорал на него Сунт-Аграм. — Положи это на землю. Не туда. Вот сюда, — показал он пальцем, куда положить коробочку.
Потом он подошел к двум солдатам, беспомощно распростертым на земле в том же положении, в каком застал их неестественный сон. Чародей распахнул свой любимый синий плащ. Показался широкий пояс, на котором, кроме нескольких связок ключей, покачивались две кожаные фляги. Одну из них Сунт-Аграм отвязал, открутил крышку и, поднеся к носу, слегка понюхал ее. Потом удовлетворенно кивнул и даже слегка улыбнулся.
— Сработано что надо. Это будет действовать долго. Даже заклинание не понадобится.
Он опрокинул крышку башенки и, сунув внутрь три пальца, что-то из нее вытащил. Склонившись над солдатами, он медленными и плавными движениями посыпал их черным порошком и быстро отошел в сторону. Хинневар уже выскочил наружу. Сунт-Аграм закрыл сосуд и велел Хинневару унести его. Помощник прокрался внутрь, задерживая дыхание, схватил башенку и быстро выбежал из помещения. Только тогда он позволил себе сделать вдох.
* * *
Конан пришел в себя. Он опять лежал в камере. Все тело болело, но каких-нибудь серьезных ран он не чувствовал. Он поднялся. Его руки были связаны массивными путами, от которых к стене тянулись две толстые и поржавевшие цепи, прикрепленные к стене железной скобой.
Через щель в потолке сюда пробивалось несколько лучей солнца. По этому признаку Конан понял, что, по-видимому, он был без сознания долгое время.
Он натянул цепи и дернул их. Отозвалась боль в том боку, где ему солдат поранил мечом ребра.
Цепи гремели, но не поддавались. Конан еще какое-то время пытался порвать их, но напрасно. Хотя из-за влажного воздуха в подземельях королевского дворца Термезана они сильно поржавели, их прочность от этого пока не уменьшилась. Тяжело дыша, Конан опустился на охапку заплесневелого сена, на котором он недавно пришел в себя. Он стер пот со лба и опустил голову на колени. Потом оперся о каменную неровную стену своей темницы. Через тонкую рубашку он почувствовал ее ледяной холод, но это было не так уж неприятно. Он закрыл глаза и попытался расслабиться.
«Хорошо хоть я успел как следует наесться, — ухмыльнулся он про себя. — Хоть какое-то время не почувствую мук голода. С другой стороны, — подумал он, — судя по состоянию желудка, я здесь нахожусь не один день. Ну что ж, хоть будет о чем вспоминать».
Глава IV
«В темнице»
Скрежет и грохот открываемого засова разбудили Конана. В камере уже было совсем темно. Через маленькую щель в потолке сюда попадал минимум света. Дверь открылась и первое, что он увидел, была чадящая лучина, которая давала больше дыма, чем дрожащего света. Киммериец закашлялся от того ужасного смрада, который она издавала.
— Ты что, из дерьма ее слепил? — заорал Конан.
Рука с лучиной задрожала и на мгновение исчезла. Потом в проеме двери появилось копье, а за ним могучая фигура стражника.
Вошедший кивнул идущему сзади и сделал два шага внутрь. Конан не пошевелился, ибо ему было ясно, что в этот момент у него нет шансов сделать что-либо для своего освобождения. За верзилой внутрь пролез маленький хилый коротышка. В одной руке он держал чадящую лучину, а в другой — ведро, в котором что-то плескалось.
Конан недоверчиво посмотрел на посудину, которую ему принесли. Верзила кивнул массивной лысой головой:
— Это твоя еда. Поешь лучше, сила тебе еще очень и очень пригодится. Так сказал наш господин.
— А кто твой господин? — не удержался от вопроса Конан. — Вас двоих я в замке никогда не видел.
— Мы на дневной свет особенно не выходим, — широкие губы верзилы растянулись в усмешке. — Нам это ни к чему. Все, что нам нужно, есть здесь. И еда, и питье…
— Только не говори, что здесь есть и бабы, — усмехнулся Конан. — Разве что какая-нибудь грязная старуха после пыток.
— Ты бы удивился, если б узнал, — у верзилы заблестели глаза от какого-то особенно приятного воспоминания. — Я побывал и у придворной дамы, да не одной. А та зеленоглазая негритянка… — мечтательно протянул стражник, ни на минуту, однако, не спуская бдительных глаз с Конана. Его хилый товарищ поставил ведро на пол и все еще смотрел на Конана испуганными глазами. Он внимательно следил за ним, а сам медленно пятился к двери.
— Подожди, — гаркнул Конан, — а что я буду пить?
— Придется тебе довольствоваться той водой, что есть в супе, — верзила рассудительно кивнул головой.
— Я тебе заплачу, — пленник потянулся к поясу, где еще совсем недавно покачивался солидный кошель с деньгами. Но и пояс, и кошелек исчезли.
— Это ты об этом? — лысый положил руку на свой пояс и передвинул исчезнувший кошелек так, чтобы было видно Конану.
