— Обед дают в полдень, но после первых трудов дадут кашу.
Дар представить себе не могла, что при мысли о каше у нее потекут слюнки, но именно так и вышло. Пока они с Теной доили коз, у Дар все время урчало в животе. Но только после того, как они отвели коз на пастбище, им наконец дали поесть.
Кормили слуги батраков в длинном каменном доме. Здесь же большинство из них спали. Вдоль стола стояли скамьи, в конце стола — котел с кашей. Рядом с ним — деревянные миски и ложки.
Дар стала центром внимания, и Тена с превеликой радостью рассказывала о ней, пока Дар с волчьим аппетитом уплетала кашу. Батрачка Тена добавила красок в и без того наполовину вымышленную историю. Получилось так, будто Дар едва не съели, но ей удалось убежать. Все с неподдельным интересом слушали Тену, пока не поднялся Хунда.
— Пора за работу, — сказал он, — дар, ступай с Теной. Но сначала переоденься вот в это, — он протянул Дар небольшой узелок, — платье отдашь мне. Оно слишком хорошее для батрачки.
Дар сделала, как ей было велено, и вернулась в поношенной юбке и блузке вроде той, которая была на Тене. Тена подала ей мотыгу. Забросив ее на плечо, Дар пошла с Теной на поле.
Ковок-ма сидел, скрестив ноги, на опушке леса, и смотрел в сторону поселка. Как он и ожидал, вашавоки поднялись с рассветом. Людей было не слишком хорошо видно за домами. Вечером уши помогали орку лучше, чем глаза. Он слышал собачий лай. Потом он слышал голоса, но они звучали слишком далеко, и слов он не разобрал. Ковок-ма увидел свет факела, отражающийся от стен домов, но Дар он не видел с тех самых пор, как она прокралась в поселок.
«Даргу боялась, когда уходила, — думал Ковок-ма, — какого же наказания она страшилась?»
Часто бывавший свидетелем жестокости вашавоки, он опасался того, что Дар погибла.
Солнце поднялось еще не слишком высоко, когда вашавоки вышли в поле. Ковок-ма сразу узнал среди них Дар, несмотря на то, что до нее было далеко, и на то, что она сменила одежду. Ее походка и движения были слишком хорошо знакомы орку, и, чтобы узнать Дар, ему не нужно было видеть ее лицо. Грудь Ковока наполнилась радостью, когда он понял, что Дар жива и невредима.
Ковок-ма наблюдал за Дар, работающей вместе с остальными крестьянами. Когда стало ясно, что Дар никто не стережет, орк удивился.
«Если она не пленница, почему она там?»
Ковок-ма продолжат следить за Дар, размышляя о ее действиях. Какова была их причина, он не догадывался, но Дар часто совершала непонятные поступки. Ковок-ма не уходил с опушки до полудня. В это время Дар и другие вашавоки вернулись в поселок. Тогда Ковок-ма возвратился к тому месту, где прятались остальные орки.
Когда он пришел туда, не спал только Зна-ят.
— Тебя долго не было, — сказал он, — что ты видел?
— Даргу жива, — сказал Ковок-ма, заметив, что эта новость немного разочаровала его двоюродного брата, — я видел, как она работала с другими вашавоки.
— Хорошо, — сказал Зна-ят, — она вернулась к своим сородичам.
— Я в этом не уверен.
— А как же может быть иначе?
— Я думаю, что она делает это, чтобы помочь нам.
— Как только ты можешь быть таким глупым? — фыркнул Зна-ят, — похоже, ты забываешь, что Даргу — вашавоки. Ты забываешь про то, как от нее воняет. Ты прикасаешься к ней. Ты говоришь так, словно она наделена мудростью.
— Она и вправду наделена мудростью.
— Потому что говорит о Мут ла?
— Мать Всего Сущего дарует ей видения.
— Даргу говорит о видениях, потому что знает: сыновья их видеть не могут, — возразил Зна-ят, — вашавоки часто говорят слова, в которых нет смысла.
— Ты ее не понимаешь.
— Это ты ее не понимаешь. Я вижу, что она тебя сильно околдовала. Мне больно было на это смотреть. Но теперь ее нет, и я этому рад.
— Сердцем чувствую, что ты ошибаешься, — сказал Ковок-ма.
— Давай уйдем, — предложил Зна-ят, — Даргу нас бросила. Она собиралась так сделать с самого начала.
— Тва! Я в это не верю! Я буду ждать ее.
Лицо Зна-ята покраснело, но его голос остался спокойным.
— Тогда я тоже буду ждать Даргу.
После обеда и краткого отдыха Дар снова отправилась на работу вместе с другими слугами. Она чувствовала на себе их взгляды.
«Я для них чужая. И воровка», — думала она.
Надеясь обрести хотя бы сносное отношение к себе, она старательно орудовала мотыгой. Эта работа ее не слишком утомляла — Дар привыкла мотыжить с детства, и равномерные движения были знакомыми и успокаивающими. Обводя взглядом обширные поля, чувствуя под ногами теплую почву, она испытывала умиротворение. Впервые с того дня, когда солдаты увели ее из отцовского дома, она чувствовала себя в безопасности. Страх, постоянно сопровождавший ее, исчез. У нее появились еда и место, где можно спать. А ей нужно было только с охотой трудиться. Привычная к тяжкому труду, Дар считала, что это честная плата за душевный покой.
Дар работала и после заката. Она мотыжила последнюю борозду, когда вдруг почувствовала запах гари. Она огляделась по сторонам и увидела большой костер на краю поля. На фоне темного леса пламя костра казалось особенно ярким. Вверх поднимался зловонный черный дым.
— Ох! — вырвалось у Дар, — что там жгут? Кости, что ли?
Тена бросила на Дар озадаченный взгляд.
— О чем ты?
Дар указала на костер. Языки пламени уже поднимались выше верхушек деревьев.
— Вон там костер.
Тена посмотрела в ту сторону, куда указывала Дар.
— Я не вижу там никакого костра.
— О нет… — тихо проговорила Дар.
— Что? Что случилось? — спросила Тена, — у тебя такой вид, будто ты увидала духа.
— Я просто устала, — ответила Дар, — вот мне и мерещится всякое.
— Мы уже почти закончили, — успокоила ее Тена, — скоро отдохнешь.
И она снова взялась за мотыгу.
Дар тоже продолжила работу, но видение не покидало ее. Всякий раз, стоило ей бросить взгляд в сторону леса, она видела горящий костер. Но постепенно языки огня стали опадать, и Дар начала различать среди них обугленный силуэт. Дар отвернулась.
К тому времени, когда Дар вернулась в поселок, от ее умиротворенности не осталось и следа. Ей показали что-то ужасное, но она не могла догадаться, с какой целью. Она только поняла, что есть какая-то сила, которая не позволит ей жить.
На следующее утро Дар проснулась от звука отодвигаемого засова. Рядом зевнула Тена.
— Дар, а кто это — Тва?
— Тва — это не имя. На гоблинском языке это означает «нет».
— Ну так ты все время это слово твердила во сне. Не помнишь?
