Выбравшись из воды и быстро вытершись, Анна кинула прощальный взгляд на ванну, желая убедиться в том, что дневник надежно спрятан, после чего направилась в спальню, по дороге перебирая в голове дела следующего дня. Экономное обращение с запасами было в 8:30 утра, затем в 9:30 — этикет, а потом должна быть практика.
Они будут чистить серебро. Настоящее серебро! Дома у миссис Шарп имелось множество серебра: ножи, подсвечники, рамки и масса всего другого — Анна не сомневалась, что всех удивит своим талантом наводить настоящий блеск. «В этом деле спешка ни к чему, — объясняла миссис Шарп. — Торопиться не нужно. Когда начищаешь серебро, тебе самой становится лучше». Анна была с этим полностью согласна. Начищенное серебро сверкало, завораживая взгляд, и Анна надеялась, что ей улыбнется удача, и когда-нибудь потом ее отправят работать в дом, где будет столько же серебра, сколько у миссис Шарп.
Когда Анна пробралась в спальню, все уже успели погрузиться в сон. Девушка беззвучно сняла форму и скользнула под два тоненьких одеяла, подогнув под себя края, чтобы удержать тепло. Еще чуть-чуть — и она провалится в сон.
Девушка была столь измотана, что, когда через двадцать минут кто-то едва заметно похлопал ее по плечу, она не обратила на это внимания. Однако человек, будивший ее, не собирался отступать и в результате вытащил Анну из глубокого забытья без сновидений обратно в холодную темную спальню. Не говоря ни слова, она открыла глаза и села. И вытаращилась от изумления — возле ее кровати, затаившись, сидел Питер.
— Ты… Как… Что ты здесь делаешь? — нахмурившись, прошипела она.
Она очень разозлилась и была не прочь дать Питеру это понять. Уже почти настала полночь, а ей совершенно не хотелось терять драгоценные часы сна. Питер, сидевший возле нее с обеспокоенным выражением лица, нарушил одним махом столько правил, явившись в спальню для девочек, что его могли наказать несколькими неделями, а то и месяцами тяжкого труда. Мальчики из подготовительной группы никогда и близко не подходили к спальням ровесниц.
— Что ты здесь делаешь? — раздраженно повторила Анна, прежде чем Питер успел ответить.
Она была в ярости, что Питер осознанно нарушил столько правил, причем сделал это с такой легкостью, словно они не для него были писаны.
Питер прижал к губам палец в знак того, что Анна должна хранить молчание, и быстро осмотрел спальню, переводя взгляд от одной кровати к другой. Потом склонился над девушкой.
— Анна Кави, я должен рассказать тебе о твоих родителях, — прошептал он. — Они хотят тебя отыскать. Тебе надо сбежать от этой гадины миссис Принсент. Слушай, Анна, я пришел, чтобы забрать тебя домой.
Анна оттолкнула его прочь:
— Ты не можешь быть знаком с моими родителями. У меня нет дома, — прошептала она. — Мои родители сидят в тюрьме. Меня зовут Анна. Просто Анна. Я Лишняя. Точно так же, как и ты. Смирись с этим, а меня оставь в покое.
Питер чуть нахмурился, но не двинулся с места.
— У тебя на животе есть родинка, — тихо прошептал он. — По форме напоминает бабочку.
Анна замерла, почувствовав, как у нее на затылке встали дыбом волосы. Откуда он узнал? Кто он такой? Зачем он все это ей рассказывает?
— Мне надо возвращаться, — сказал Питер, прежде чем она успела что-либо произнести.
Он ушел, беззвучно выскользнул из спальни и растворился в коридоре. «Словно призрак», — подумала Анна, лежа в постели. Ей вдруг страшно захотелось разреветься. Медленно ее рука скользнула вниз по животу, где она нащупала пальцами красное родимое пятно, располагавшееся чуть выше пупка. Родинка навлекала на нее один лишь позор, она прятала ее всеми правдами и неправдами, поскольку стоило ее кому-нибудь увидеть, как девушку начинали дразнить: «Моль, Моль, Моль!» — кричали девочки, и Анна не знала, куда деваться от стыда.
Откуда Питеру стало известно о родинке? Кто рассказал ему, что она в форме бабочки? Когда миссис Принсент впервые увидела родимое пятно, она сказала, что оно похоже на дохлую моль. Так Матушка-Природа метит шельм. «Моль ест вещи, принадлежащие людям, — пояснила миссис Принсент, — и тревожит души усопших. Весьма подходящая отметина».
И все же слова Питера что-то пробудили в Анне. Это было похоже на воспоминание, но не совсем. Скорее — некое расплывчатое чувство, осознание того, что когда-то Анна тоже считала, что ее родинка напоминает бабочку. Анне почудилось, будто давно, когда она была маленькой, она верила, что родинка — знак того, что однажды у нее вырастут крылья и она улетит из Грейндж-Холла. Но миссис Принсент была права — это была не бабочка, а моль. Родинка была красной, безобразной, и Анна ненавидела ее.
Да как Питер осмелился явиться к ней и напомнить об этом? Какое право он имел проникнуть сюда, запутать ее, притворившись, что он знает то, что ему на самом деле неизвестно? Как он смел назвать миссис Принсент гадиной? Может, это какая-то сложная проверка? Может, прямо сейчас Питер докладывает о выполненном задании миссис Принсент, а потом они вместе начнут строить новую ловушку, целью которой будет заставить ее сказать или сделать что-нибудь запрещенное. «Может, надо было ему сказать, что миссис Принсент никакая не гадина?» — с беспокойством подумала Анна, не замечая, как, несмотря на холод, у нее на лбу проступают маленькие капельки пота. Впрочем, у нее же просто не было времени возразить Питеру. Ведь так?
Анна одернула себя — что за дурацкие мысли лезут в голову. Миссис Принсент никогда бы не взяла на роль шпиона такого воспитуемого, как Питер. Уж очень недвусмысленно миссис Принсент на него постоянно смотрела.
Значит, если Питер не шпион, должно иметься какое-нибудь другое объяснение. Значит, кто-то рассказал ему о родинке. И теперь они вместе, должно быть, хохочут до упаду.
Впрочем, какая разница. За кого бы Питер себя ни выдавал, она не станет его слушать. Она была Старостой, а значит, ни у кого не получится вешать ей лапшу на уши.
Повернувшись на бок, Анна заставила себя заснуть.
Но сон был беспокойным. Всю ночь ей грезились плачущие дети, кричащая женщина и маленькая бабочка, угодившая в холодную серую тюрьму.
Глава 5
Грейндж-Холл был возведен в неогеоргианском стиле в 2070 году. За образец архитекторы взяли Саттон-Парк — старинный замок, построенный в Йоркшире в 1730 году и давно уже превратившийся в развалины. Впрочем, кроме руин остались и фотографии. Архитектурный стиль Саттон-Парка пользовался у Властей большой популярностью, поэтому они решили, что все правительственные здания должны быть построены именно в таком ключе — за исключением двух поправок — стены следует красить не в кремовый, а в серый цвет, потому что он дольше держится, а потолки надо делать пониже. Чем ниже потолки, тем меньше помещения, а значит, тем меньше придется тратить энергии на отопление в холодное время года. Учитывая увеличенные тарифы на энергию, вынужденно введенные Властями, высокие потолки представлялись роскошью, которую в современном мире невозможно было себе позволить.
