Собираясь в поездку, бабушка была уверена, что родственники разбогатели. Сестра писала ей, что Milàn lʼè il gran Milàn[26]и что работы здесь хватает на всех; что по субботам они ходят в большой магазин и набирают в тележки красиво упакованные продукты; что экономить они теперь и не думают, не считают отрезанные от буханки ломти, не перелицовывают пальто и куртки, не распускают свитера, чтобы снова вязать из этой шерсти, не меняют по сто раз подошвы на башмаках. В Милане в таких случаях идут в универмаг и одеваются во все новое. Не нравился сестре только климат и смог, от которого чернеют манжеты, воротнички рубашек и фартуки у школьной формы. Ей приходилось непрестанно заниматься стиркой, но в Милане полно воды, и дают ее не через день, как на Сардинии: можно ее лить и лить, а не торопиться вымыться самому, в той же воде выстирать белье, а помои выплеснуть в уборную. Мыться и стирать в Милане было развлечением. Сестра жила барыней: работу по дому делала быстро, ведь дома в городе, где живут миллионы, маленькие — не чета сардским домам, без всяких удобств и ни на что не годным. В общем, с хозяйством она справлялась быстро и шла гулять по городу, разглядывать витрины и покупать, покупать.
Бабушка с дедушкой не знали, что привезти богатым миланским родственникам. Ни в чем у них не было нужды. И тогда бабушка предложила собрать ностальгический гостинец. Пусть одевались и ели они хорошо, но от сардской колбасы, увесистой головы козьего сыра, оливкового масла и вина из Мармиллы, копченого свиного окорока, диких артишоков в масле и свитеров для детей, связанных бабушкой, вряд ли откажутся: все это напомнит им дом.
О приезде родственников не предупредили. Хотели удивить. Дедушка достал карту Милана: изучал ее и намечал маршруты к главным красотам города.
Все трое оделись в новое, чтобы не ударить в грязь лицом. Бабушка купила кремы Элизабет Арден: ей уже было за пятьдесят, и хотелось, чтобы Ветеран — а сердце подсказывало ей, что они встретятся — нашел ее все еще красивой. Однако она не слишком беспокоилась. Люди убеждены, что мужчина на шестом десятке не заглядится на свою ровесницу, но такова логика обыденная. А у любви своя. Любовь безразлична к возрасту и всему прочему, что любовью не является. И именно так любил ее Ветеран. Сразу ли он ее узнает? Как изменится его лицо? В присутствии дедушки, папы или жены и дочки Ветерана они не смогут обняться. Они протянут друг другу руки и будут смотреть, смотреть, смотреть друг на друга. И не смогут наглядеться. А если ей удастся выйти на улицу одной и он встретится на пути — тогда да. Тогда они будут целоваться и сжимать друг друга в объятиях с силой, скопившейся за все эти годы. И если он попросит, она никогда не вернется домой. Потому что любовь важнее всего прочего.
Бабушка никогда не была на материке — если не считать городка на водах — и что бы там ни писала ей сестра, встретить знакомого в Милане ей казалось делом таким же простым, как в Кальяри: она думала, что наткнется на своего Ветерана тут же на улице, и была очень взволнована. Но Милан оказался огромным, высоченным, красивейшим, застроенным громоздкими, роскошно украшенными домами, серым, туманным; всюду снуют машины, клочки неба проглядывают между голыми ветвями деревьев, светят тысячами огней магазины, фары машин, светофоры, грохочут трамваи, в плотной толпе люди прячут лица от дождя за воротники пальто. Едва сойдя с поезда, бабушка стала вглядываться в прохожих мужчин и искать того самого, высокого, худого, с добрым и плохо выбритым лицом, в промокшем пальто и с костылем, а мужчин было множество, они садились в поезда и выходили из них; поезда отправлялись в Париж, Вену, Рим, Неаполь, Венецию — мир был удивительно велик и богат, но Ветерана нигде не было.
В конце концов они нашли улицу и дом сестры: дом оказался старой постройки, а вовсе не новым с иголочки небоскребом, как им представлялось. Бабушке он показался красивым, несмотря на облупившийся фасад: лепнина вокруг окон лишилась голов ангелочков и цветочных веток, жалюзи — щербатыми, многие балясины на балконах заменены деревянными палками, а стекла — кусками картона. На двери значилось множество имен, но не в отдельных стеклянных окошках, а все вокруг одного звонка. Но адрес точно был правильный, потому что именно с него вот уже год приходили письма. Они позвонили, и на балконе над воротами появилась женщина. Она сказала, что sardignoli[27]в этот час дома не бывают, но синьоры могут зайти и справиться у какого-нибудь другого terùn.[28]А вы кто? Ищете служанку? Тогда сардки самые надежные.
И все трое зашли в дом. Внутри царил полумрак, в спертом воздухе пахло помоями и капустой. Лестница, видимо, когда-то была парадной, потому что вилась вокруг широкого проема, но пострадала от бомбардировок последней войны, и многие ступени казались ненадежными. Дедушка решил подниматься первым, он шел, прижимаясь к стене. И вел за собой папу, держа его за руку, и бабушке велел, чтобы она ступала за ним след в след. Они поднялись на самый верх, под крышу. Но квартир там не было. Открытая дверь вела в длинный темный коридор, огибающий лестницу, в него выходили двери чердачных каморок. К дверям этим все же были прикреплены таблички с фамилиями, и на самой последней — фамилия зятя. Они постучали, никто не ответил, но из других дверей в коридор начали выглядывать люди; узнав, кто они и к кому, приветствовали их с большим радушием и пригласили подождать у них. Зять где-то бродил со своей тележкой старьевщика, сестра еще не вернулась от хозяев, где была в прислугах, а дети оставались целый день в садике у монахинь. Их посадили на кровать под единственным окошком, в которое виднелся кусок серого неба; папа запросился в туалет, но дедушка в ответ только сделал ему строгие глаза, потому что туалета здесь, конечно, не было.
Наверное, им следовало сразу уйти. Ясно было, что стыда не оберешься. Но было поздно. Радушные и добрые соседи, тоже южане, успели уже все выспросить, и сбежать теперь значило наверняка обидеть.
Они ждали, и всерьез загрустил из всех только дедушка. Папа радовался, потому что предвкушал, что найдет в Милане ноты, которые в Кальяри можно было только выписывать по почте и потом дожидаться месяцами, а бабушке было безразлично все, кроме встречи с ее Ветераном, которой она ждала с осени пятидесятого года. Она сразу спросила сестру, где в городе есть дома с дворами в опоясывающих балконах, сказав, что много слышала о них и ей хотелось бы посмотреть; узнав название района, где таких домов было больше всего, она отправила дедушку с папой смотреть Лa Скалу, Собор, галерею Виктора Эммануила, замок герцогов Сфорца и искать ноты, которые не продавались в Кальяри. Понятно было, что дедушка огорчился, но смолчал, как всегда, и не пытался ей помешать. Утром он даже показал на карте, как добраться до интересующих ее районов, сказал номера нужных трамваев, снабдил телефонными жетонами, телефонными номерами и деньгами на случай, если она заблудится. Пусть она не волнуется, вызовет из автомата такси и спокойно едет домой. Бабушка не была ни бесчувственной, ни глупой, ни злой, она прекрасно понимала, что делает и как обижает деда. Ей этого ни в коем случае не хотелось. Но ради любви она была готова на все. И вот, с комком в горле, она пошла искать своего Ветерана. Она была уверена, что легко найдет высокий импозантный дом с балконами из обтесанного камня, большим арочным портиком и длинной подворотней, образующими монументальный вход в огромный внутренний двор, опоясанный уходящими вверх балконными ярусами. На мансардном этаже живет ее Ветеран, перед дверью — несколько ступенек, на которых сидит и ждет, в любую погоду, его дочь; окна с решетками и две просторные комнаты с выбеленными стенами и без следов прошлого. Бабушка, чувствуя себя преступницей, зашла в первый же бар и попросила телефонную книгу. Она нашла фамилию Ветерана, но людей с такими фамилиями, хотя она была генуэзской, было на десяток страниц — оставалось надеяться только на удачу: и что район будет тот самый, и дом. Улиц с такими домами оказалось несколько, и они были длинными; бабушка заглядывала даже в магазины — дорогущие, а продовольственные походили на лавку Ваги на улице Бейля в Кальяри — только их было множество и все были заполнены людьми, но, быть может, в один из них по дороге домой зайдет ее Ветеран, и она наткнется на него, такого красивого в промокшем плаще, и он улыбнется и скажет, что тоже не забыл ее и ждал ее все эти годы.
