Когда Том услышал шаги в соседнем с его темницей помещении, он возненавидел себя за то, что почувствовал облегчение и предвкушение. Вечером он провел долгие часы, пытаясь сокрушить оковы, но добился всего лишь появления нескольких вмятин на металле. Потом он ходил по своей камере, пока не устал, а затем завернулся в одеяло, чтобы уснуть. Его темница была слишком большой, чтобы хранить тепло жаровни, поэтому, когда он проснулся, ему пришлось подвигаться, чтобы согреться.
Наконец-то пришла эта женщина, В ожидании он напрягся. По-прежнему она была одна. Она принесла поднос, ведро воды и еще один наполненный чем-то мешок. Когда она опускала все это на пол — там, докуда он не мог бы дотянуться, — он снова наблюдал за ней. Она была в другом платье — простом, но не из грубой ткани, как у обычных служанок. Или это было процветающее хозяйство, или она была больше чем служанкой. Может быть, любовницей его таинственного похитителя? Но как может любовница выполнять чисто мужские функции обслуживания узника? Это представлялось маловероятным. Ее речь была правильной, но если ее с детства обучали для того, чтобы сделать из нее образцовую горничную, то это объяснимо.
— Как мне называть вас? — спросил Том.
Она уставилась на него так, будто совсем не ожидала услышать спокойный голос.
— Если я буду кричать на вас, это мне не поможет, — добавил он. — И мне представляется глупым называть вас хозяйкой.
— Мне не дозволено назвать свое имя, — поколебавшись, сказала она.
— Похоже, ваш господин держит вас в большой строгости, хозяйка, — насмешливо произнес он. — Однако мне, его находящемуся в неведении узнику, не следует удивляться, Даже его слугам не позволено называть свои настоящие имена.
Она поджала губы и молчала.
Том решил, что чего-то добиться от нее он сможет единственным способом — завоевав ее симпатию, сделав так, чтобы ей было приятно находиться в его обществе. Больше он не будет кидаться на нее, как взбесившийся зверь. Он будет взывать к свойственным женщинам жалости и чувству вины.
Когда она поставила на пол поднос и подвинула его к нему, он усмехнулся и снова отправил его к ней.
— Хозяйка, вы знаете, я не доверяю вашему повелителю.
Стоя на коленях на холодном полу, она смотрела на него снизу вверх, и глаза у нее были безрадостные. Но я уверяю вас, что пища…
— Если бы речь шла только о вас, я бы поверил. Но я не могу.
Она вздохнула и сняла с подноса полотенце. Рядом с караваем хлеба на подносе лежало несколько яблок и большие куски сыра, еще были горшок с маслом и эль.
— Вы хотите, чтобы я надкусила каждое яблоко? — сухо спросила она.
— Достаточно, если вы просто разделите трапезу со мной. — Он расстелил одеяло и сел напротив нее, скрестив ноги. — Хотите подстелить одеяло?
Видя, что она колеблется, он достал еще одно одеяло и бросил ей. Она расстелила одеяло и села, грациозно поджав ноги. Им обоим было нетрудно дотянуться до подноса.
— Я делаю это только потому, что вы настаиваете, — строго сказала она.
— Разумеется. Вы не хотите, чтобы я голодал. Это благородно с вашей стороны.
Она надкусила яблоко, подняла бровь и бросила яблоко ему. Он поймал его и откусил от него в том же месте. Она нахмурилась, лицо ее приняло озадаченное выражение. Том понял, что обольстить ее легко не удастся. Она скорее всего не была ничьей любовницей. Ладно, он поищет другое средство. Пока он ел яблоко, она разломила каравай хлеба, намазала половину маслом, взяла кусок сыра и яблоко, после чего придвинула к нему поднос с остальной едой.
— Проголодались? — поинтересовался он.
— У меня не было времени поесть. Он намазал маслом свой хлеб.
— Ваш господин заставляет вас много работать.
— У женщины всегда много работы, милорд. Разве ваша мать не была всегда занята, или вы росли, ничего не замечая вокруг, как трава в поле?
Смех превратился в кашель, потому что хлеб застрял у него в горле.
— Теперь я буду знать, что вам свойственно своеобразное чувство юмора, — наконец произнес он улыбаясь.
Она изучающее смотрела на него.
— Вы сегодня слишком обходительны, милорд.
— Какой смысл вести себя по-другому? Ведь я так одинок.
— Я не могу составить вам общество здесь.
— Да я и не надеялся. — Он толкнул к ней поднос. — Вы забыли попробовать эль.
Она вздохнула, сделала большой глоток, снова отправила ему поднос, заскрежетавший по каменному полу темницы. Несколько минут они молча ели. Она откровенно изучающе смотрела на него, и в ее глазах он не заметил ни застенчивости, ни насмешки.
— Все еще раздумываете о моей матери? — спросил Том. — Воображаете, что она была ужасной особой, вырастившей непутевого сына. Раз ваш мудрый господин заключил меня в темницу, должно быть, я сделал что-то плохое.
— Я не знаю этого, милорд.
— Или, может быть, за мое освобождение потребуют выкуп?
— Речь не идет о деньгах.
— Ага, значит, хозяину не нужен выкуп. Но что же тогда?
Она покраснела, и он в первый раз заметил, что ее кожа не была такой белой, какой обычно бывает у леди; значит, она служанка, привычная к солнцу.
Она перестала есть яблоко.
— Я сказала слишком много, — прошептала она огорченно.
— Вы всего лишь сказали, что это не случайное похищение с целью потребовать денег. Я так и предполагал. Значит, между мной и вашим господином стоит что-то личное.
Она ничего не сказала, только с отсутствующим видом крутила в пальцах яблоко. Он нанес слишком сильный удар. К такому повороту разговора она не готова.
Когда она поднялась на ноги, он торопливо произнес:
— Подождите, вы еще не сказали мне, для чего это ведро.
Она подошла к ведру и подтолкнула его к нему.
— Здесь вода. Чтобы вы могли умыться.
— Какая забота! Это от Вас или от вашего господина?
Она по-прежнему молчала и отвернулась, но он успел заметить, как она покраснела. Пока она вынимала из принесенного мешка полотенца и мыло, он снял дублет[1]. Она, не глядя, побросала его вещи, не догадываясь, что он раздевается. Он привлек ее внимание, сделав вид, что бросает ей кусок мыла. Она охнула и выставила руки, как если бы хотела поймать его. И в этот момент она взглянула на него, оставшегося в рубашке и шерстяных штанах. Он стянул через голову рубашку, ожидая ее реакции, надеясь, что всколыхнет в ней тщательно скрываемые женские чувства. Попытка — не пытка.
Глава 3
Диана смотрела на его обнаженную грудь и чувствовала, как лицо ее заливается краской. Каким самонадеянным надо быть, чтобы выставить себя напоказ перед ней! Или у него была другая цель? Может быть, он хотел сконфузить или унизить ее, чтобы она нечаянно сказала еще что-нибудь лишнее, больше того, что так глупо уже сорвалось с ее губ.
