Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Я ругала Тамару за бардак в доме. Она молчала, опустивглаза. И как-то странно улыбалась.
При других обстоятельствах я бы назвала эту улыбку лукавой.
— Тамара, я хочу, чтобы с сегодняшнего дня выпересмотрели свое отношение к работе.
Улыбка Чеширского Кота.
Рома мне всегда говорил: «Как ты хочешь заниматьсясобственным бизнесом, если не можешь справиться с одной только домработницей?»Я ему объясняла, что легко руководить бухгалтерами, водителями, инженерами,рабочими: все эти люди пришли на свою работу, потому что им нравится, она ихустраивает, они учились этому и сами стремятся к тому, чтобы работать лучше —это обеспечивает рост карьеры и зарплаты. А такой профессии, как домработница,просто не существует. На нее не учат, и девочки не выбирают ее после школы. Вдомработницы идут те, у кого в жизни что-то не получилось. Кто делать ничегодругого не умеет. Или за легким заработком. Домработницы получают больше, чемучителя и инженеры. Вот и справься с ними. Легче уволить. И взять другую. Точнотакую же. Как раньше нас учили в школе: «У народа была вера в доброго царя».Так у меня сейчас — вера в хорошую домработницу.
4
…Девушки, которые на дорогих машинах ездят, у них называются«парашютистки».
У Артема начались осложнения после перитонита.
Он лежал на железной больничной кровати и горько плакал. Онхотел домой. Он был таким маленьким и беспомощным, что казался несчастнымпленником взрослой жестокости. Хотелось укутать его в одеяло и посадить себе наколени.
Но только не в это одеяло с квадратным штампиком.
За окном сверкало солнце, но в палату оно не попадало.
С улицы доносились голоса птиц, но мне они казалисьзаписанными на магнитофон.
Я принесла из дома уже почти все игрушки, но эта комната сжелтыми стенами и особым запахом все-таки никак не походила на уютную детскуюспальню.
Именно в больницах дети впервые знакомятся с одиночеством.Поэтому, вырастая, они забывают своих друзей и врагов, дни рождения и каникулы.Но они всегда помнят о том, что лежали в больнице.
Я отказалась от Кипра. Хорошо, что билеты неэконом-класса, — они бы пропали. Скупой платит дважды.
Я села в машину в отвратительном настроении. Мне былоневероятно жалко Артема. Взрослые, когда они лежат в больнице, успокаивают себятем, что делают это ради прекрасного здорового будущего. Ради чего маялся вбольнице мой сын, он не понимал.
Меня мучил один вопрос: связывает ли Артем свое положение стем, что я вовремя не отнеслась серьезно к его жалобам? Не вызвала врача,вместо того чтобы идти спать? Думать об этом было слишком тяжело.
Я отправилась к Антону.
В больнице мне дали целый список лекарств, которых у них небыло. ЦКБ называется. Что тогда говорить про обычные районные? Страшнопредставить.
Я остановилась около первой попавшейся аптеки. На Брестской.
Купила лекарства. Заодно влажные салфетки в больницу,какие-то леденцы.
Открывая машину, пожалела, что не купила гематоген. Вдетстве я его очень любила, может, Артему тоже бы понравилось?
Я резко обернулась, и это могло меня спасти.
Прямо передо мной оказался небритый мужчина в чернойшапочке. Я уперлась ему в грудь.
Но не спасло. Я увидела руку, которая стремительноприближалась к моему лицу.
Боль вонзилась в меня, и она была такой сильной, что я дажене почувствовала страха, когда чьи-то руки подхватили меня и я оказалась назаднем сиденье своей машины.
Я попыталась за что-то ухватиться, но сильные удары, уженогами, затолкали меня в пол, между сиденьями, и я, как будто глядя на себя состороны, на секунду удивилась, что смогла там уместиться.
Казалось, что еще мгновение назад я была на безопасномтротуаре, но машина уже мчалась, я лежала под чьими-то ногами, и тут только японяла, почему темно: на голове было что-то, что закрывало мне глаза.
Я пошевелилась, чтобы избавиться от этого, но тотчас жеполучила пинок ногой. Боли не почувствовала: то ли от страха, то ли пинок был слабым.
Они говорили не по-русски. Я не понимала ни слова.
Голова болела так, словно в нее воткнули острую вилку инакручивали мозги, как спагетти.
Я вдруг поняла, что плачу. Сильно и очень мокро. Ноабсолютно не шевелясь.
— Где права и техпаспорт? — услышала я голос ссильным акцентом.
Мне на голову что-то опустилось, и мне показалось, что этомоя сумка.
— Громче, сука!
Я с готовностью повторила:
— В бардачке.
Мой голос был заискивающим, я специально старалась. Мне хотелосьотвечать на их вопросы, говорить, рассказывать что угодно, чтобы их успокоить.Чтобы их разжалобить.
Чьи-то жесткие руки оказались у меня на теле… в моихкарманах… у меня на груди.
— Деньги есть? — рявкнул тот же голос.
Нет, не надо скулить. Они меня не пожалеют.
Я постаралась совладать со своим голосом:
— Конечно есть. У кого ж их нет?
Я даже зажмурилась от страха. Шея напряглась в ожиданииудара.
Они начали ругаться. По-русски. Матом.
— Вот сука…
«Они взяли мой „мерседес“. Забрали мои документы. Они убьютменя».
— Давай деньги, где они?
Я приготовилась не реагировать на боль. Каждая моя мышцанапряглась и застыла.
Я ответила максимально вежливо:
— Права отдайте. Потом поговорим.
Я решила, что если в моем кармане будут права, то они меняне убьют. О том, что их могут потом вытащить, я почему-то не думала.
Меня не ударили.
— Слушайте, — я говорила бодро, словно все ещенаходилась в шезлонге на своей дачной веранде, — хотите, я вамдоверенность на машину напишу, катайтесь на здоровье!…
Я замолчала на полуслове. Дура! Если они продиктуют мнеданные, на кого доверенность, тогда уж точно убьют.
— Хотя вы и сами можете выписать…
Они говорили на смеси русского и какого-то армянского. Илитаджикского. Или чеченского.
Один все время орал.
Мне показалось, что они дергались не меньше меня.
«Обдолбанные, — с ужасом подумала я, — на шприце».
— Слушайте, давайте нормально поговорим. Я ж нормальныйчеловек, и вы нормальные. У меня в сумке, видели в кармане, кокс. Хотите?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
