– Увы! Однако сам крест – чистого серебра и цены немалой, – как бы невзначай уронил Феодул.
И снова озаботился комит некоей думой. Феодул не мешал ему: мысль, подобно воде, не вдруг размывает препоны; размыв же, разом устремляется вперед бурливым потоком.
Вот и комит внезапно расхохотался, как бы приняв решение, Феодула по плечам охлопал и молвил:
– Завтра, как погрузим масло, тотчас же и отплываем, ибо дорог мне всякий день, пока дуют попутные ветры. Кто знает, не приведет ли некая случайность на наш корабль и брата Раймона из Акры? И не доставит ли означенный брат Раймон свой чудотворный крест из чистого серебра на наш корабль? Возможно, в таком случае и произойдет еще одно, доселе не изведанное чудо… И коли уж окажется брат Раймон в землях монгольских – как знать? – не исполнит ли Господь в отношении меня все те милости, что были обещаны?
Феодул заверил комита в том, что Господь непременно выполнит свою часть уговора – ибо случалось ли такое, чтобы Господь нарушил обещание? А Он обещал, и притом твердо. В этом комит может не сомневаться.
Здесь комит примолвил не вполне благочестиво, что на корабле едет пассажиром один златокузнец, который мгновенно определит, истинно ли серебро перед ним или же фальшивый сплав. И если вдруг окажется, что сплав, то брат Раймон немедленно отправится кормить рыб на дно морское.
Феодул ухмыльнулся и без лишнего слова пошел прочь. А комит все глядел ему в спину да посмеивался, то супя брови, то вздергивая их вверх: больно уж разнообразные мысли сталкивались за его лбом после разговора с бывшим миноритом из Акры.
Плавание из Константинополя.О бесовской природе песьяков
Из всех корабельщиков свел Феодул знакомство с одним лишь Харитоном, прозванием Два Бельма, греком из Венеции.
В молодости этот Харитон промышлял ограблением могил и немало преуспевал, покуда не привелось ему раскопать одного богатея, которого, по слухам, похоронили в несметных перстнях. Только-только потянул Харитон за первый перстень, как богатей открыл вдруг глаза и рявкнул что было мочи: «А ну, не тронь!» С тех пор Харитон слегка подвинулся рассудком и вообще сделался совершенно иным человеком.
Несколько дней кружил Харитон возле Феодула, примериваясь к нему и так и эдак, и наконец уселся рядом на палубе, вынул из-за пазухи платок, развернул и обнаружил луковицу, каковую перекусил пополам и одну половину предложил Феодулу – ради знакомства. Феодул с охотой взял.
Собою был Харитон таков: ростом мал и весь как-то странно угловат. Всякая кость в его теле жила отдельной жизнью и двигалась сама по себе. Но всего удивительнее казалось в Харитоне даже не это, а взгляд – пристальный и вместе с тем блуждающий, как у младенца. Примечательно также, что у Харитона то один, то другой глаз все время гноился, краснел и набухал самым печальным образом, и не случалось такого, чтобы не хворал Харитон правым либо левым глазом.
Сжевав свою половину луковицы, уставился Харитон на Феодула – не то прямо ему в лицо, не то куда-то чуть выше его уха – и молвил:
– Гляжу вот я, брат… – Тут Харитон моргнул и поджал левый глаз, надвинув на нижнее веко щеку, которая была у него тоже какой-то костлявой. – Да, гляжу и вижу: опухает у тебя глаз-то.
– Что верно, то верно, – согласился Феодул (а у него действительно зарождался крупный ячмень, грозивший поглотить все веко и еще полвиска). – Видать, просквозило меня на корабле.
– Бесовство! – отрезал Харитон и добавил: – Иные ветры носят лишь брызги соленой влаги, другие же подчас приносят с собою мириады бесенят.
– Бесенята не могут летать, – тотчас возразил Феодул, ибо всю жизнь живо интересовался сими мелкими, но множественными врагами человека и многое успел о них разведать.
– Бесенята, – сплюнув, сказал Харитон, – весьма даже приспособлены для передвижения по воздуху, и вот почему. Происходя изначально от ангелов, все бесы обладают крыльями – короткими, мясистыми и кожистыми; иные – покрытые шерстью или чешуей, иные же – отвратительно голые. Распустив эти крылья, держатся они в воздухе и не падают, а ветер переносит их на какие угодно большие расстояния.
Феодул поковырял сперва в зубах, затем в ухе. Пожевал губами. Спросил Харитона:
– А тебе-то откуда об этом известно?
– Да уж всяк не из мудреных книг, – ответствовал Харитон. – Недаром меня именуют Два Бельма. Было время, когда мир для меня помрачился, и начал я видеть то, что человеку видеть непозволительно; наоборот, желаемое и вполне пригодное для человеческого зрения как бы покрылось для меня пеленою и сделалось почти недоступным.
Однажды утром, протирая со сна глаза, ощутил я легкое жжение на левом веке. Жжение было даже приятным, больше похожим на щекотание, как от комариного укуса. И потому я попросту почесал это место, а после позволил дневной суете поглотить меня с головою. Однако в течение дня глаз мой чесался все сильнее, а к ночи распух. Вскоре отек перекинулся и на второй мой глаз, и таким образом сделался я из просто Харитона Харитоном Два Бельма.
Как только ни стремился я избавиться поскорее от злого недуга! Поначалу посещал ученых врачей и платил им немалые деньги за советы и снадобья. Затем – поскольку ученые врачи ничуть не преуспели – настал черед зубодеров, костоправов и коновалов. Но и они явили полное бессилие. Наконец посетил я одну старуху, о которой достоверно выведал, что она ведьма. Ведьма оказалась еще глупее ученых врачей, и я оставил ее с негодованием.
Какие только средства я не перепробовал! Вот, если хочешь узнать, некоторые из них:
1. Жженая медь с медом и молоком женщины, смешанные в равных долях. Хорошо смазывать веки.
2. Желчь зайца, смешанная с медом, – удивительное средство при помрачении глаз.
3. Сильно очищает гноящиеся глаза помет горлицы, растертый с медом.
4. Или же: желчь куропатки, ворона или барабульки надлежит класть в больной глаз вместе с…
– А кто такая барабулька? – полюбопытствовал Феодул, прерывая Харитона.
Харитон с неудовольствием ответил:
– Лобан, иначе же – кефаль. – И, видя, что для собеседника все эти названия остаются, как говорят школяры, lectio crudo, то есть плохо переваренным объяснением, источником умственной изжоги, присовокупил, не скрыв раздражения: – Рыба такая.
5. Хорошо также желчью коршуна, смешанной с соком лука-порея, протирать глаза – это прекращает в них всякую боль и удаляет от них слабость зрения.
6. При опухании глаз верное средство – измельченная кора ильма, смешанная с мочою ребенка и сваренная до загустения каши – не такой, какой потчует нас этот скудоумный скаред, приставленный к корабельным котлам, но настоящей, плотной, какая из миски не льется, но перетекает тягуче и плавно, как бы шествуя. Клади сию кашу на глаза – и вылечишься.
7. Еще недурно при первых признаках ячменя поймать муху и, отделив у ней голову, намазать вокруг глаза остальным телом.
