Рождественского на время отстранили от службы, задержали представление на медаль. Подполковник от отчаяния запил. Но дело положили под сукно. А потом работы у Охранного отделения стало с избытком, и Рождественского вернули в строй. Поговаривали, что многое для этого возвращения сделал лично генерал-майор Глобачев.
— А куда ехать? — сипло спросил Рождественский. — Вы позволите? — кивнул он на портсигар.
— Конечно-конечно, — генерал-майор протянул ему спички. — А ехать наш подопечный намеревается в Туркестан. Вы ведь там служили? — Глобачев отчего-то вдруг перешел на «вы».
— Так точно, ваше превосходительство. — Терпкий дым «Гусарских» разъедал ноздри. — В Самарканде. В двенадцатом Туркестанском стрелковом полку.
— А туркестанским наречием владеете?
Разговор начал напоминать Рождественскому допрос.
— Немного понимаю по-тюркски. Говорю плохо. Давно не практиковался.
— Очень хорошо! — Глобачев затушил папиросу в пепельнице. — Очень!
Рождественский отправил свою следом и насупился:
— Так, может быть, проясните суть дела, ваше превосходительство?
— Видишь ли, какая штука вышла, Сергей Петрович, — немного помолчав, начал генерал-майор. — Сработали мы грязно, без усердия, так сказать.
Подполковник ждал. Генерал-майор презрительно поджал губы, вспоминая о чем-то. Цокнул и продолжал:
— Перлюстраторы наши маху дали. Недоглядели… Работы, видите ли, много! — развел руками Глобачев. — Можно подумать, у них одних.
Рождественский пожал плечами. Он знал пару служащих «черного кабинета». Как-то в трактире, когда подполковник еще заливал горькую, один из почтовых цензоров пожаловался ему, что в день им приходиться вскрывать до трех тысяч писем. А еще их надо прочитать, скопировать и запечатать.
«А нас всего двенадцать душ в секретной экспедиции! На весь Петроград! — жаловался перлюстратор, утирая пьяные слезы. — И уважения никакого, не то что к вам, сыскарям! Иной раз так паскудно на душе, будто филер какой себя чувствуешь… А мы ведь важную работу для государства проводим! Мерзкую, конечно, но важную…»
— Вскрыли они одно письмецо из Ташкента, а сразу доложить не доложили, — начал закипать генерал-майор. — Надо было его попридержать. А еще лучше — потерять, а они, головотяпы, копию сняли да и отправили адресату! И ладно бы мужицкое письмо или солдатское, так ведь нет! От товарища прокурора Ташкентской судебной палаты!
Головачев схватил со стола портсигар и принялся остервенело разминать папиросу.
— Адресованное Александру Федоровичу Керенскому, известному тебе больше под кличкой Скорый.
Рождественский не понимал негодования начальника. Скорый был не опасен, так — мелкий пакостник и пустомеля. Правда, умудрился пролезть в Думу, но мало ли нынче в Думе пустомель?
— Так вот этот Керенский устроил в Таврическом большой шум по туркестанским делам. А как ты сам знаешь, дела там у нас не очень.
Подполковник кивнул. В Туркестане и правда дела шли неважно. Но еще хуже было в Степном Крае. За последние несколько суток известия о волнениях и грабежах все чаще начали приходить из Семиреченской области. Зная о диком нраве киргизов, он ожидал крови. Это было лишь вопросом времени.
— Сенаторы составили прошение генералу Алексееву. — Закурив, Глобачев слегка успокоился. — Молодцы из Военного министерства, недолго думая, предложили сенаторам отправить в Туркестан независимую комиссию. То ли надеялись, что раскачиваться долго будут парламентарии, то ли решили им на месте глаза замазать, не знаю. Но звонит мне сегодня вечером Алексей Тихонович…
Рождественский понял, что дело его дрянь. Если уж вице-директор Департамента полиции взялся за стирку грязного белья, то вопрос, считай, решенный. Ходили слухи, что Васильеву недолго оставалось быть «вице». Отказывать будущему первому жандарму его императорского величества Глобачев не стал бы ни под каким видом. Чего бы тот ни попросил.
— …и что ты думаешь? Этот позер и выскочка Керенский! Воз-гла-вил! — по слогам произнес генерал-майор. — Помнишь, какую он истерику после ленского дела в прессе устроил? Еле отмылись тогда. А все эти игры в демократию! Свобода слова, будь она неладна!
— И какова моя задача? — осторожно спросил Рождественский, выждав, пока Глобачев остынет.
— А задача твоя, Сергей Петрович, глаз с него не спускать. Осуществить, так сказать, надзор с самого близкого расстояния.
— Я все еще не совсем понимаю, — искренне удивился Рождественский, — отчего вы отправляете меня филерствовать. У нас достаточно шпиков и на железной дороге, и в Туркестанском охранном отделении.
— От тебя не требуют наружного наблюдения. — Глобачев загасил окурок. Медленно поднялся и распахнул окно. Сырой петроградский воздух ворвался в прокуренную комнату. Рождественский поежился. — Это, скорее, работа изнутри.
Генерал-майор вернулся в кресло и уставился на подчиненного.
— По легенде — ты будешь приписан к думской комиссии от военного ведомства для обеспечения ее безопасности. С завтрашнего дня мы тебя временно увольняем.
Рождественский едва не раскрыл рот от удивления.
— Нельзя допустить обнаружения связи между тобой и Охранным отделением на этом задании. Позволить этого мы не можем никоим образом, — сухие канцелярские фразы сыпались на Рождественского. — Поедешь в штатском. Документы от Военного министерства и подробную легенду тебе передадут послезавтра к вечеру.
Рождественский почувствовал, как с виска побежала капля пота.
— Так что я должен сделать, Константин Иванович?
Глобачев смотрел на него, не мигая.
— Войти в доверие. Отслеживать происходящее. И обеспечить безопасность. В пути ведь всякое может случиться. Времена неспокойные. — Генерал-майор пристально посмотрел в глаза Рождественскому. Взгляд его сделался холодным и острым. — Но геройствовать не надо, подполковник. Если с господином Керенским произойдет нечаянная трагедия, думаю, Россия это переживет.
У Рождественского разом пересохло в горле.
— Если я правильно вас понял, ваше превосходительство…
— Я очень надеюсь, — перебил его Глобачев, — что вы поняли меня правильно, господин подполковник. Еще вопросы?
— Никак нет, — отчеканил Рождественский. Голос прозвучал сиплым, не родным.
— Ну а когда вернетесь, мы оформим поездку как отпуск. — Глобачев улыбнулся и хитро прищурился. — А к тому времени, глядишь, и револьвер какой-нибудь отыщется среди улик. Засиделись вы в подполковниках, господин Рождественский. Думаю, у меня найдется возможность исправить это досадное и несправедливое недоразумение. Я надеюсь, вы не будете против?
— Никак нет, — машинально повторил тот, пытаясь уложить в голове свалившиеся на него новости.
— В таком случае не смею вас задерживать.
