Дилан открыл глаза. Увидев Блисс, он отшатнулся, а потомповернулся к Шайлер и прорычал низким, рокочущим голосом:
— Аргенто Кроатус!
— Ты что, спятил? — поинтересовалась Шайлер.
Оливер стоял рядом, готовый в любой момент броситься напомощь. Шайлер ушам своим не верила. Дилан только что обозвал ее Серебрянойкровью. Что происходит? Что с ним стряслось? Почему у него сделался такойголос?
— Дилан, прекрати. Скай, он сам не понимает, что говорит, —нервно произнесла Блисс. — Дилан, пожалуйста, хватит, ты несешь чушь.
Дилан, похоже, плохо осознавал окружающую реальность; зрачкиюноши стремительно расширялись, как будто в его глазах мигал маяк. Затем онрасхохотался, пронзительно и визгливо.
— Ты знала, что он вернулся, и не сказала мне, — произнеслаШайлер.
Обвинение повисло между ними.
— Да. — Блисс резко вдохнула. — Я не хотела тебе говорить,потому что...
«Потому что ты рассказала бы Совету. Ты сделала бы так, чтоони забрали бы его. И да, он изменился. Он другой. Он уже не тот, что был. Сним произошло нечто ужасное, такое, что и словами не выразишь. Но я по-прежнемулюблю его. Ведь ты же меня понимаешь? Ты, ждавшая здесь парня, который так и непришел».
Шайлер кивнула. Они с Блисс поняли друг друга без слов. Какэто принято у вампиров.
«Но его нельзя оставлять в таком состоянии. Он нуждается впомощи».
Шайлер придвинулась поближе к Блисс и Дилану.
— Не прикасайся ко мне! — прорычал Дилан.
Внезапно он вскочил и схватил Блисс за горло; его костлявыепальцы с силой вдавились в белую кожу шеи.
— Раз ты не помогаешь мне, значит, ты тоже из них! — сугрозой произнес он, усиливая хватку.
— Дилан! — взмолилась Блисс. — Не надо!..
Шайлер рванулась к Дилану, но Оливер удержал ее.
— Подожди, — произнес он. — Подожди. Я не могу допустить,чтобы ты снова пострадала.
Тем временем Дилан все усиливал давление на разум Блисс,яростно и неумолимо, и от такого безрассудства его сила пугала еще сильнее.Блисс рухнула на колени. Она не упражнялась в телепатии.
Теперь настал черед Шайлер кричать. Ее очередь умолятьДилана остановиться.
Не обращая на них внимания, Дилан ударил Блисс по щеке.Потом подался вперед и приник губами к шее девушки. Шайлер видела, каквыдвигаются его клыки. Еще чуть-чуть — и он начнет пить кровь.
— Нет... Дилан... пожалуйста, — прошептала Блисс. — Нет...
— Пусти! — Шайлер стряхнула державшего ее Оливера.
Блисс смотрела, как подруга лихорадочно готовит заклинание,способное разрушить хватку Дилана.
Но прежде чем Шайлер успела применить силу, плечи Диланазатряслись и он, внезапно выпустив свою жертву, осел наземь. Блисс скорчиласьна тротуаре; на шее у нее проступали фиолетовые пятна — следы пальцев Дилана.
Дилан уткнулся лицом в колени и зарыдал.
— Да что за хрень тут творилась?! — воскликнул он, инаконец-то Блисс узнала его голос.
Впервые за весь вечер Дилан заговорил нормально, как всегда.
Глава 8
— Попробуй, — сказала Мими, держа ложку, на которой дрожалстуденистый холмик. — Это восхитительно!
Ее брат с подозрением взглянул на предлагаемую закуску. Желеиз морских ежей со взбитой спаржей — звучит как-то не очень аппетитно. Но онмужественно откусил кусочек.
Мими улыбнулась.
— Ну как?
— Недурно, — кивнул Джек.
Мими была права, как всегда.
Они сидели на их личной скамье у стены в ресторане,расположенном в сверкающем «Тайм уорнер центре». Ресторан этот на данный моментбыл самым дорогим и самым престижным во всем Манхэттене. Зарезервировать столикв «Пер Се» было все равно что попасть на аудиенцию к Папе Римскому. Деяние награни невозможного. Но в конце концов, для этого и существуют отцовскиесекретари.
Мими нравился новый торговый центр: он был такой роскошный,весь блестящий и сверкающий, совсем как Башня Форс. И пахло в нем захватывающейдороговизной, как от нового «мерседеса». Само здание и все, что в немрасполагалось, было хвалебной песнью капитализму и деньгам. В любом из егочетырехзвездочных ресторанов было просто невозможно заплатить меньше пяти сотендолларов за трапезу для двоих. Это был Нью-Йорк времен пост-бума, Нью-Йорксемизначных премиальных, Нью-Йорк финансистов и шаблонных миллиардеров,Нью-Йорк работников зарвавшихся хеджевых фондов и их шеллаковых выставочныхжен, похваляющихся своими фигурами, шедеврами пластической хирургии и размерамимодных причесок.
Джек, конечно же, все это ненавидел. Он предпочитал тотгород, которого, в сущности, не знал. Он тосковал по легендарным временамВиллиджа, когда на мощеных мостовых можно было встретить кого угодно, отДжексона Поллока до Дилана Томаса. Ему нравились песок, грязь и Таймс-сквер,известная своими жуликами, шулерами и нелегальными джус-барами (поскольку встрип-клубах спиртное не подавали). Он терпеть не мог Нью-Йорк, наводненныйподобиями «Джамба джюс», «Пинкберри» и «Колд стоун».
Джек приготовился было запрезирать этот манерно-изысканныйресторан на шестнадцать столиков, расположенный посреди центра, который по сутисвоей был скопищем магазинов. Но Мими видела, что по мере появления все новых иновых перемен блюд — икра и устрицы в подливке «сабайон», белые трюфели, щедронатертые поверх лапши «тальятелле», говядина из Кобе с выложенным поверх костныммозгом — мнение Джека начало меняться. Каждое блюдо подавалось крохотнымипорциями, буквально на несколько укусов — ровно столько, чтобы взволноватьчувства и оставить их в ожидании новой дозы наркотика для гурманов.
Зайдя сюда этим вечером, они обнаружили, что ресторан набитпредставителями Голубой крови; это было несколько неожиданно, поскольку вампирыели только развлечения ради — но, очевидно, даже те, кто не нуждался в пище кактаковой, любили пощекотать свои вкусовые сосочки. Угловой столик заняла парастарейшин, заслуженных деятелей Совета, ныне находящихся на заслуженном отдыхе,Марджери и Амброуз Барлоу. Мими заметила, что Марджери заснула снова, — оназасыпала между всеми переменами. Но официант — судя по его виду, он к этомупривык — просто будил ее каждый раз, как доставлял к их столику что-то новое.
— Как прошло собрание? — небрежно поинтересовался Джек,положил ложку и кивнул помощнику официанта, давая понять, что с этим блюдом онпокончил.
— Интересно, — отозвалась Мими, отпив глоток из бокала свином. — Кингсли Мартин вернулся.
На лице Джека отразилось удивление.
— Но он же...
