Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
— Правда в том, что я — пират, — сказал он, — и не важно, насколько полезны бывают пираты, они выходят из моды. Я не заполняю отчеты и не составляю списки своих расходов, и мне насрать на их выговоры и замечания. Они позволяют мне делать все так, как я считаю нужным, потому что в любом случае мои методы эффективнее. Однако я то и дело заставляю наших маленьких друзей пропотеть. И поэтому здесь ты, так? Мое последнее задание, и я работаю с дублером? Ты наблюдаешь за мной. Они велели тебе писать отчеты каждый вечер.
— Еще они сказали, что с вами я могу пройти лучшую подготовку в мире, — признался N.
— Боже, мальчик, ты должен быть очень хорош, если они хотят, чтобы я отполировал твое мастерство. — Он глотнул вина и улыбнулся так, что даже молодой N почувствовал перемену атмосферы. — Что еще они просили тебя делать?
— Оттачивать мастерство, разве этого недостаточно? — неуверенно ответил N.
Салливан пристально смотрел на него какое-то время, и взгляд его уже был не пьяный, а холодный, пытливый, оценивающий. Этот испытующий взгляд заставил N насторожиться и почувствовать свою незащищенность. Затем Салливан смягчился и объяснил, что он собирается делать и как.
Все шло хорошо — даже лучше, чем хорошо, просто превосходно. Салливан предпринял по меньшей мере полдюжины шагов, которые бы заставили понервничать человека со шрамом, но N взял на себя труд представлять в отчетах все в должном виде, экономил время, увеличивая эффективность работы, делая вполне удовлетворительные выводы. В последний день N позвонил Салливану, чтобы договориться о месте встречи.
— Планы изменились, — сказал Салливан. — Можешь отправляться в аэропорт. Я проведу еще одну ночь с потомками атлантов. — Ему хотелось напоследок побарахтаться в постели с официанткой. — А потом назад к цивилизованной жизни. У меня есть тридцать акров недалеко от Хьюстона, думаю построить особняк в форме Аламо, только во много раз больше, обустрою музыкальную гостиную по последнему слову техники, найму лучшего виолончелиста, которого смогу, чтобы давал мне еженедельные уроки, и шеф-повара. Буду постоянно менять женщин. А еще я хочу выучить китайский. Единственный великий язык, которого я еще не знаю.
Несколько месяцев спустя во время одного из своих редких визитов в штаб-квартиру N встретил человека со шрамом, который переносил гору файлов из кабинета без окон в коридор без окон. На мужчине был маленький тугой галстук-бабочка, волосы на голове напоминали щетину. Ему потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить N.
— Лос-Анджелес. — Он жестко произнес «дж».
— Да, конечно. Хорошая была работа. Типичная для Салливана. Грубовато, но результаты прекрасные. Знаешь, этот парень так и не вернулся из Франции.
— Только не говорите, что он женился на официантке, — удивился N.
— Он там умер. В общем, покончил с собой. Не смог смириться с отставкой, вот что я думаю. Очень многие из этих ребят, типа Билли Малыша, опускают руки, когда доходят до конца карьеры.
* * *
Спустя годы N то и дело отмечал для себя, что элементарная суть наблюдения заключается в интерпретации. Никто не хотел признавать эту истину. Если ты отрицаешь интерпретацию, которая состоит в двух вещах: размышлениях о том, что ты наблюдаешь и зачем ты наблюдаешь, — твое отрицание тоже является интерпретацией. Ощущая себя все более похожим на Салливана, то есть устойчивым к абсурдной номенклатуре и постоянно возрастающему объему бумажной работы, которой требовала «поточная организация», N никогда не предполагал, что таковая могла позволить женщинам выполнять исключительно мужскую работу. А теперь у него девушка-дублер, но вопрос в следующем: что бы эта девушка стала делать, если бы мистер Хьюберт заметил, что N следит за ним? Что ж, все это — вопрос интерпретации.
N часто вспоминал вопрос, заданный ему Салливаном тогда в ресторане.
Они еще что-нибудь просили тебя сделать?
В учреждениях шаблоны поведения живут дольше, чем исполнители.
Парковка была заполнена на три четверти. В надежде, что еще можно раздобыть какую-то еду, N посмотрел на двери конюшни. Они были закрыты, и в окнах столовой не горел свет. Он прошел к входу и нажал нужные кнопки на цифровом кодовом замке. Стеклянная дверь со щелчком открылась. Столовая в пустынном холле оказалась закрыта. Голодному желудку придется подождать до утра. В приглушенном свете лампы за конторкой на стенде среди рядов пустых крючков одиноко болтался ключ от его комнаты. N поднял панель, прошел мимо стола, чтобы взять ключ, и вдруг в шоке осознал, что среди тысяч резервного персонала, администраторов потоков информации, программистов, контролеров, полевых агентов и всех остальных только он один будет помнить Салливана.
Свет на лестнице включался на точно просчитанный отрезок времени, который позволял дойти до второго этажа и щелкнуть следующим выключателем. Кисловатый, острый запах, который N заметил, как только ступил на лестницу, усилился на втором этаже и стал еще хуже, когда он добрался до своей комнаты. Запах разложения, горящих химикатов, мертвого животного, гниющего на куче сорняков. Отвратительная и вполне материальная вонь жгла глаза и забиралась в нос.
Почти задыхаясь, N всунул ключ в замок и заскочил внутрь, ища спасения в своей комнате. Удивительно, но запах преследовал его и там. Он закрыл дверь, направился к своей сумке. И тут он узнал запах. Это был колоссальный экземпляр запаха человеческого тела, полная версия того, что он унюхал шестью часами раньше.
— Невероятно, — сказал он вслух.
Через секунду N поднял жалюзи и распахнул окно. Кто-то, не мывшийся несколько месяцев, кто-то, воняющий как больная выхухоль, приходил в его комнату, пока он ползал по горам. N начал проверять комнату. Он выдвинул ящики стола, осмотрел телевизор и уже направился к шкафу, когда заметил сверток в оберточной бумаге на столике у кровати. Он наклонился над ним, осторожно подвигал из стороны в сторону и наконец взял в руки. Запах жареного барашка с чесноком, который невозможно спутать ни с чем, пробивался через обертку и тающее зловоние.
N разорвал бумагу. Исписанный от руки и аккуратно сложенный листок в линейку лежал сверху на прозрачном пакете с толстым бутербродом из хлеба грубого помола, кусочков баранины и жареного перца. Девичьим почерком в старомодной манере на просторечном французском было написано:
Надеюсь, вы не станете сердиться, что я это приготовила? Вас не было целый вечер, и, наверное, вы не знаете, как рано все закрывается в наших местах. Если вы вдруг будете голодны, когда придете, примите этот сандвич и мои комплименты.
Альбертина
N упал на кровать и засмеялся.
* * *
Громкий звон колоколов, возвещавших время с церковной колокольни в Монтори, поднял его с постели ни свет ни заря. Несмотря на мессу и субботу, чрезмерно толстая молодая женщина натирала кафельный пол в столовой. N кивнул ей, выходя в холл, она с усилием поднялась на ноги и кивнула ему в ответ.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
