— Да… хотя мы, конечно, предполагали использовать его и потом. Но вы же знаете, что случилось. Он так и не понадобился, — грустно сказала она.
Миссис Гриффин смотрела на меня с другой стороны зала. Расстояние между нами придало мне храбрости. На этой широкой лестнице она уже не казалась такой значительной, и я подумала, что сейчас самое время сказать, что я знаю о ее трагедии. Мне казалось, что надо коснуться этой темы, чтобы потом уже не возвращаться к ней.
— Насколько я поняла, ваша дочь умерла? — на одном дыхании выпалила я.
Она слегка напряглась.
— Вы поняли правильно.
— Не извиняйтесь, — прервала она меня, подняв руку. — Давайте обсудим, что нам предстоит здесь сделать. Ведь вы принимаете мое предложение?
— Да, принимаю.
— Прекрасно, — решительно сказала она. — Тогда перейдем к оптическим иллюзиям.
— Да, — согласилась я. — Оптические иллюзии здесь вполне подойдут.
3
Закончив текущие заказы, я уведомила клиентов, что ухожу в долгосрочный отпуск. Через две недели я приехала в «Хейвен», чтобы сделать предварительные наброски для танцевального зала. Дворецкий провел меня через сад к павильону, который, к моему изумлению, выглядел уже совсем иначе. Стены были очищены от мха и грязи, заросли кустарника тщательно вырублены. Здание словно умылось и гордо сверкало на ярком весеннем солнце.
— О Боже, что с ним произошло? — спросила я, когда мы подошли ближе.
— Миссис Гриффин велела подготовить его для вашей работы.
— Как это предусмотрительно с ее стороны.
Дворецкий проводил меня внутрь и поинтересовался, что мне потребуется для работы. Я попросила принести стул, небольшой стол для рисования и очень крепкий черный кофе. Когда он ушел, я стала оглядывать помещение.
Несмотря на довольно жаркое утро, в павильоне было прохладно. Стоя в центре танцевальной площадки, я медленно поворачивалась, запечатлевая в памяти каждую стену. Прежде чем приступить к работе, я обязательно должна почувствовать структуру и ритм помещения. Я как бы обдираю стены, а затем воссоздаю их в своем воображении. Хотя раньше мне не приходилось работать в таких масштабах, принцип остался тем же: затянуть помещение легкой дымкой моего искусства, подчеркнуть его достоинства, не перегружая деталями.
Вскоре дворецкий принес все, что я просила. Пока он занимался обустройством, я впервые внимательно его рассмотрела. Это был стройный пожилой мужчина среднего роста с невыразительным лицом и редкими седыми волосами, тщательно зачесанными наверх, чтобы скрыть лысину на макушке. В своем черно-белом костюме он выглядел строго и лаконично, как отпечатанная страница. Установив стол, дворецкий налил в чашку кофе. Двигался он быстро и бесшумно, с уверенностью человека, который гордится своим умением обслуживать других. Поблагодарив, я спросила, как его зовут.
— Генри Дин, но все зовут меня просто Дин, — поспешно ответил он, словно вопрос застал его врасплох.
Когда Дин ушел, я еще какое-то время думала о нем. Интересно, как давно он служит у миссис Гриффин и что ему известно об убийстве? Знал ли он Кассандру? Был ли здесь, когда это случилось? Вряд ли я когда-нибудь решусь спросить его об этом.
Сев за стол, я принялась делать эскизы — сначала самые общие и приблизительные, чтобы составить впечатление от помещения. Это были рабочие наброски, дающие представление об архитектурных деталях зала и помогающие определить, где меня ждут наибольшие трудности. Когда предварительная работа была завершена, я начала прорабатывать кое-какие идеи, пришедшие мне в голову, но все они явно не подходили. День начинался не слишком удачно, но меня это не огорчило. По опыту я знала, что таких дней будет еще немало, как, впрочем, и блистательных прорывов. Такова уж природа творчества.
Я ожидала, что миссис Гриффин придет обсудить мои идеи, но она так и не показалась. В половине первого пришел Дин и предложил пообедать, но у меня был с собой сандвич, поэтому я отказалась.
— А вы не хотели бы чего-нибудь более существенного? — попытался убедить меня он.
Я поблагодарила, но продолжала стоять на своем. Днем я обычно перекусываю, не отрываясь от работы, чтобы не нарушать течение мыслей, а поэтому решила поесть в одиночестве в саду. Сидя на лужайке, я жевала сандвич, запивая его кока-колой, и размышляла о странном характере предстоящей мне работы: создать оптические иллюзии в зале, построенном для устаревшего обряда в честь девушки, которая давно умерла!
Мои мысли невольно перенеслись к Кассандре. Интересно, что думала загадочная девушка на фотографии о своих первых шагах в обществе? Чувствовала ли она себя на вершине успеха, протанцевав всю ночь в толпе восторженных поклонников? Или же она одиноко наблюдала за танцами со стороны, считая себя лишь предлогом для очередной вечеринки? На меня вдруг повеяло холодом, словно мимо прошло привидение. Я встала и пошла к павильону.
Вернувшись за стол, я порвала все свои эскизы, включая те, что казались мне довольно неплохими. Все они были холодны и формальны и не отвечали характеру помещения. Я не сумела найти к нему ключ.
В три я решила закончить и положиться на здоровый ночной сон, который оживит мое воображение. В половине четвертого я уже ехала в город, но вместо приятного расслабления, которое меня охватывает в дороге, вдруг почувствовала растущее напряжение. Сначала я решила, что это результат бездарно проведенного дня, но постепенно поняла, что дело тут в другом. Меня мучила неосознанная тревога, как-то связанная с Кассандрой Гриффин.
Я решила заехать в библиотеку. Ассистент помог мне найти микропленку с номерами «Нью-Йорк таймс», в которых упоминалось о Кассандре. Поднявшись наверх, я зашла в одну из кабинок и погрузилась в изучение материала.
Впервые имя Кассандры Гриффин появилось в газете в связи с тем пресловутым балом. Заметка называлась «Американская принцесса выходит в свет» и сопровождалась зернистыми фотографиями танцевального зала в процессе его постройки и в законченном виде. Там же был помещен портрет Кассандры, который я видела в библиотеке ее матери.
Вновь о ней вспомнили лишь через восемь лет, когда в двадцать шесть она была убита. На короткое время раздел городских новостей запестрел сенсационными заголовками, кричащими о преступлении. Статьи неизменно сопровождались все той же старой фотографией, сделанной перед балом. Казалось бы, молодая девушка из высшего общества, распростертая на полу спальни своего роскошного дома со смертельной раной в сердце, ничем не отличается от любой другой окровавленной жертвы, о которых пишут в бульварных газетах. Но это был случай иного рода, он возбуждал гораздо больший интерес из-за принадлежности жертвы к самым избранным кругам.
В нескольких последовавших за убийством статьях были напечатаны светские фото четы Гриффинов, а также потускневший дагерротип предприимчивого предка Холта Гриффина, сурового Элиаса Холта, сколотившего семейный капитал. Увидев холодный студийный портрет Фрэнсис, снятый знаменитой Сесиль Битон, я была поражена. Ее просто невозможно было узнать. Фрэнсис Гриффин, которую я знала, производила впечатление бывшей красавицы, сумевшей хорошо сохраниться, а вот женщину на портрете вряд ли можно было назвать красивой. К тому же молодое лицо было совершенно лишено характера и некой тайны, которые отчетливо проступали на старом. Как будто это были два совершенно разных человека.
