По рукам Тайлера догадка подползла к позвоночнику и стала подниматься, медленно, как пузырек воздуха в гелевом шампуне, пока Бейнса не осенило, пока он не осознал то, что я уже поняла. Он держал в руках останки грудного ребенка. Пальцы Тайлера разжались, хрупкие косточки полетели на землю. Слава богу, я обнимала бьющуюся Лизу, не то запросто подошла бы к нему и разорвала бы пополам.
– Подними их, Тайлер! – велела я мертвым голосом. – Аккуратно.
Тайлер сморгнул, покачал головой и приложил освободившиеся руки к ушам. Из-за Лизиных воплей он плохо меня слышал.
– Босс! – позвала белая как полотно Мози. Она приблизилась еще на шаг, и я поняла, что она расшифровала Лизины слова. Мози уже отрыла рот, чтобы задать вопрос, какой не надо было мне задавать, потому что, к моему ужасу, я, кажется, знала ответ.
Не в силах сдержаться, я смотрела то на сундучок с костями, то на Мози, в очередной раз подмечая черты, которые, как мне раньше казалось, она унаследовала от своего таинственного отца. Мози рослая, худая как жердь, а мы с Лизой – фигуристые коротышки с изгибами прихотливее той знаменитой улицы[6]в Сан-Франциско. Рты у нас округлые, пухлые, как сливы, а у Мози широкая улыбка. Лиза даже дразнила ее Большеротой Хулиганкой[7]. И вот этот рот произносил слова, спрашивал о том, что я не могла и не хотела слышать при Лизе, и у меня вдруг прибавилось сил.
Я заставила себя взглянуть на Лизу, взялась за ее здоровый бок и толкнула. Инсультные нога и рука согнулись, и Лиза перекатилась на спину, став беспомощной, как черепаха. Я уселась на нее верхом, одним коленом прижала к траве ее здоровую руку, другим – инсультную и приложила ладони к ее вискам.
– Лиза! Лиза! – наклонившись к ней, позвала я, но глаза Лизу не слушались и смотрели в никуда.
«Ой о-нок! – повторяла Лиза. – «Ой о-нок!» «Мой ребенок» – это два новых слова. Сразу после инсульта Лиза мало что говорила, кроме «да» и «нет», причем чаще – «нет», а теперь «Босс», «Мози-детка» и еще кое-что, например, «горшок», «дай», «поесть» и «помоги». Много ли прежней Лизы осталось в телесной оболочке, не могли сказать ни доктора, ни сама Лиза. И вот на тебе, «мой ребенок». Впервые за все время после инсульта мне очень не хотелось, чтобы у Лизы получались новые слова.
Я выпрямила спину и, схватив Лизу за подбородок, повернула ее голову к Мози. Та бежала к нам во всю прыть, а я, подлая, заставляла Лизу смотреть на нашу длинноногую девочку, растерявшую вдруг всю свою грацию. Обычно Мози скачет как газель, а сегодня чуть в ногах не путалась.
– Вот твой ребенок. Вот Мози, посмотри на нее! – зашипела я Лизе на ухо и сама уставилась на девочку, невольно подмечая тысячу отличий между ней и нами. Ноги у Мози длинные, худые, пальцы на них как прутики, а у нас с Лизой маленькие, как горошины; ее большие глаза цвета молочного шоколада совершенно не похожи на наши с Лизой – миндалевидные и такие темные, что зрачок сливается с радужкой.
Лиза наконец сосредоточила внимание на Мози, и ее вопли оборвались буквально на полузвуке. Инсультный глаз почти закрылся, здоровый заморгал. Из обоих глаз текли слезы, из носа – сопли.
Так мне удалось утихомирить Лизу. Серебряный сундучок я видела лишь краем глаза. От жуткого «здесь» не скрыться и не убежать никуда, кроме следующей секунды жуткого-жуткого «сейчас». Серебряный сундучок – настоящий ящик Пандоры, полный живого мрака. Не стану я его разглядывать, гораздо важнее позаботиться о Мози. Позаботиться о Мози и заткнуть рот Лизе – на большее мне пока не замахнуться.
– Поможешь увести маму в дом? – спросила я Мози и с гордостью отметила: в моем голосе ни тени паники.
– Что с ней? – испуганно пролепетала Мози.
– Что за черт, Джинни? – низким эхом повторил Тайлер, стоявший у меня за спиной.
– Следи за речью, – осадила его я.
– Что мне делать? – спросил он.
– Ничего, едрить твою, ничего! – не сдержалась я. Мы словно играли в ругательный покер: Тайлер сделал ход, а я подняла ставку, выругавшись еще грязнее.
Глаза Мози округлились: от меня таких слов она не ждала. Я заставила себя вдохнуть поглубже и успокоиться. Сердце колотилось так, что стучало в глазах. Взгляд упал на розовую тряпку у ног Тайлера, и я не без труда отвернулась.
Мы с Мози хотели поднять Лизу на ноги, но она стала вялой и неповоротливой. Помог Тайлер – схватил мою дочь, превратившуюся в мертвый груз, за плечо и рывком поставил вертикально.
– Принеси ходунки! – велела я Мози. Ходунки валялись во дворе.
– Это потому что я спилил ее иву? – спросил Тайлер, когда мы тащили Лизу к дому, а Мози брела следом – тащила ходунки и грызла нижнюю губу, да так сильно, что того и гляди откусит.
Я ответила Тайлеру фальшиво-жизнерадостно, ни дать ни взять чучело Джун Кливер[8].
– Лиза у нас умеет истерики закатывать, а ту иву любила, как родного ребенка.
При слове «ребенок» Мози вздрогнула: она-то разобрала, что там Лиза вопила. А вот Тайлер хлопал пустыми, как у теленка, глазами: он ни слова не понял.
Мы медленно вели Лизу через бетонную террасу. Теперь стало проще – она снова поблекла до без-Лизого существа, какой стала после удара. Потерянный взгляд, перебирает ногами, двигаясь, куда поведут.
– Босс! – шепотом позвала Мози, когда я распахнула дверь черного хода, позволив Тайлеру втащить Лизу в дом. – Босс, это же кости!
– Да, да! – громко и взволнованно поддакнул Тайлер.
– Может, и так. – Мой голос по-прежнему звучал пугающе. Мы вели Лизу через гостиную, потом по коридору, и у меня рот заболел, устав улыбаться джокерской улыбкой.
– В сундучке детские вещи, – начал Тайлер. – Думаешь, кто-то убил…
Я перебила его громким «тьфу», Лиза отозвалась сонным булькающим эхом. Пинок – я распахнула дверь ее комнаты.
– Может, этим костям не одна сотня лет. Может, весь район построен на старом кладбище.
– Ага, как в фильме «Полтергейст»! – взволнованно добавил Тайлер. Его отвлечь легче легкого, а вот у Мози лицо было серьезное и задумчивое.
Мы посадили Лизу на кровать. Судя по виду, она смертельно устала, вся одежда у нее была в грязи и в зеленых травяных пятнах.
– Тайлер, не выйдешь на минутку? Нужно переодеть Лизу. Мози, помоги разуть маму! В носках у нее полным-полно песка.
Дверь захлопнулась на защелку – Тайлера как ветром сдуло. Вот еще одна перемена: до Лизиного инсульта он бы вывернулся наизнанку и выпрыгнул из трусов, только бы увидеть ее голой.
