— Нос у меня вовсе не длинный.
У него хватило духа казаться обиженным, как будто не он начал этот спор.
— А я не плоскогрудая.
— Разве я не утверждал именно это только что?
— Все равно, тебе не следовало замечать такое.
— Все мужчины это делают, достигнув определенного возраста. — Он усмехнулся, явно не желая раскаиваться. — А мне еще приходится теперь очень часто бриться.
Когда он успел так вырасти? — раздраженно подумала Элизабет, потому что доставала ему только до подбородка, а были времена, когда она могла смотреть ему в глаза. Плечи у него тоже стали шире, а лицо, когда-то хорошенькое, почти как у девочки, необъяснимым образом приобрело мужественную угловатость и чистые линии, которые ее подруги находили привлекательными. Они даже шептались о нем.
Подумать только — шептаться о Майлзе.
Честно говоря, ее кузен быстро приобретал репутацию повесы, и никто не был больше удивлен, чем она, что этот нескладный надоедливый товарищ ее детства становился таким популярным в высшем свете.
Элизабет крепко взяла его за руку.
— Я хочу поговорить с тобой.
— Я вижу, — сухо сказал он, но не стал сопротивляться, когда она потащила его в угол к уже приведенному в беспорядок и почти опустошенному столику с канапе. — Что-то срочное?
— Что натворил Люк? — спросила она напрямик, когда они остались в относительном уединении, втиснувшись между столиками и растениями в кадках. — Я вижу, что-то произошло, но никто не хочет мне сказать, судя по всему.
Кузен смотрел на нее со своим обычным ленивым безразличием.
— Ты хочешь, чтобы я повторил всеобщие сплетни?
— Совершенно верно — если они касаются моего брата.
— Он вряд ли поблагодарит меня. — Майлз прислонился к стене и пожал плечами. — Понимаешь, Эл, в этом нет на самом деле ничего скандального, так что выбрось из головы. Может быть, это и опрометчиво, но ему по карману.
— Что по карману? — спросила она.
По правде говоря, Люк вызывал у нее беспокойство. Раньше в его облике иногда можно было увидеть радость жизни. Теперь он проводил долгие часы в задумчивости у себя в кабинете или уходил из дома. Хотя их мать не говорила об этом, но Элизабет знала, что и она тоже не одобряет его отсутствия по ночам и его развлечений.
— Люк снимет с меня голову, если я расскажу тебе. Понимаешь, существует джентльменский кодекс.
— Кодекс? — повторила она, фыркнув, что могло показаться неприличным для леди. — Разве не ты тот джентльмен, который засунул лягушку мне в постель?
— Мне было десять лет.
Но он рассмеялся.
На самом деле, решила Элизабет, когда он вот так смеется, то действительно выглядит красавцем. Очень хороши его темно-каштановые волосы и глаза, такие светло-карие, что кажутся почти золотистыми. Их уже нельзя назвать неопределенными, как она считала когда-то. Быть может, хихикающие юные простушки не так уж и глупы. Несмотря на его досадную склонность казаться нарочито бестолковым и неустанно дразнить ее, он обладает определенным шармом. В детстве это очень пригождалось им. Его умные объяснения не один раз спасали их от серьезных неприятностей.
Она сказала язвительно:
— Люк может снять голову и с меня за то, что я сую нос в его деланно я все равно спрашиваю. Так скажи мне, что он такое сделал? Что ему по карману, но чего ему не следовало делать?
— Поставил двадцать тысяч в пари на одну взятку из двух карт.
Элизабет заморгала.
— Двадцать тысяч?!
Огромная сумма. Она не была посвящена в денежные дела брата, но это не имело значения. Двадцать тысяч — значительная сумма.
Майлз бросил на нее презрительный взгляд.
— Это так.
— Боже мой. — Элизабет некоторое время смотрела на толпу гостей, переваривая полученные сведения. — Это не похоже на Люка, — сказала она в конце концов. — Он, быть может, ведет себя так, будто не склонен обременять себя ответственностью и чувством долга, но я точно знаю, что это не так. Посмотри, он сопровождает меня повсюду, а ведь я знаю, что он с удовольствием занимался бы чем- то другим. Я не понимаю его поступков.
— Я тоже.
К ее удивлению, Майлз, обладая большей информацией, чем она, не держался с досадным высокомерием, как это обычно бывало. Раньше он тайно злорадствовал по этой причине. Это началось, когда ей было около пяти лет, а ему — восемь. Но теперь он хмурился и потирал подбородок:
— Что-то здесь не так. Он какой-то хмурый и отчужденный.
Отчужденный. Опять это слово, которое повторил уже Майлз.
Она могла подсчитать на пальцах одной руки те случаи, когда они в чем-то соглашались за последнее время, и пожалела, что на этот раз они согласились в оценке душевного состояния ее брата.
— Ты тоже это заметил?
— Время от времени, — протянул он сухим тоном, — вопреки твоему пренебрежительному мнению о моем характере мне все же удается отвлечь внимание от моих собственных дел. Да, я заметил. Он о чем-то думает, хотя очень старается сделать вид, что наслаждается обычными занятиями, доступными богатому аристократу. Могу предположить, что у него не было намерений заключать это пари. Все считал и, что он получит удовольствие от такого невероятного пари, поэтому оно и имело место.
Это суждение было настолько проницательным, что Элизабет испугалась.
— Ты думал об этом. И если посмотреть таким образом, этот поступок хотя бы обретает какой-то смысл.
— Вот это-то и страшно. — Кузен Элизабет скривил губы, и его густые ресницы слегка опустились над необыкновенными глазами цвета янтаря. — Последний раз, когда наши мысли шли в одном направлении, мы с тобой решили взять совершенно новый фаэтон вашего отца и покататься за городом. Если я верно помню последствия этого деяния, я не мог сидеть три дня, после того как нас поймали. Мой отец страшно рассердился на меня.
Она всегда чувствовала себя немного виноватой из-за того, что его выпороли за ту несерьезную выходку, тогда как ее всего лишь заперли в комнате.
— Напрасно ты заявил, что идея принадлежала исключительно тебе. Мы с тобой знали, что виноваты мы оба.
— В то время я так представлял себе рыцарство. — Он пожал плечами. — Теперь я стал старше и мудрее, как говорит пословица, так что ответом на твой вопрос будет твердое «нет».
Снова заиграла музыка, наполнив зал мелодией новейшего популярного вальса.
— Я ни о чем не спрашивала, — пробормотала она, старательно поправляя перчатку.
Майлз гибким движением отодвинулся от стены.
— Ты просто хотела предложить мне разузнать, что тревожит Люка.
Она действительно этого хотела, будь он неладен.
