— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — поинтересовалась секретарша.
Лейтенант Сантомассимо подошел к столу, Бронте остановился на шаг позади него. Оба вынули свои полицейские удостоверения.
— Полиция Лос-Анджелеса, лейтенант Сантомассимо. Нам нужно поговорить с мистером Клентором, — сказал Сантомассимо.
Секретарша колебалась. Она продолжала мило улыбаться, но в ее красивых темно-карих глазах Сантомассимо увидел череду вопросов и сомнений.
— Подождите, пожалуйста, — сказала она наконец и подняла изящно-округлую трубку телефона. — Мистер Клентор? — нежно произнесла она. — Извините, что отрываю вас. Пришли полицейские. Лейтенант Сантомассимо и сержант Бронте. Они хотят поговорить с вами.
Она выслушала ответ и положила трубку.
— Пожалуйста, проходите, — сказала она и жестом указала на дверь орехового дерева.
Золотыми буквами на двери было выбито: Майлз Клентор. На такой же двери напротив — Уильям Хасбрук. Сантомассимо негромко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел.
Майлз Клентор оказался мужчиной внушительных размеров, похожий на тюленя, рот его улыбался, но в крошечных черных блестящих глазках таилась угроза. Он еще шире раздвинул в улыбке губы, продемонстрировав безупречный ряд вставных зубов, и крепко пожал непрошеным гостям руки — вначале Сантомассимо, затем Бронте.
— Вижу, — первым заговорил Клентор, — вас двое, и вы в штатском. Значит, это не из-за неправильной парковки в прошлый четверг.
Ни Сантомассимо, ни Бронте не улыбнулись в ответ. Не дожидаясь приглашения, они сели. Таких больших кабинетов Сантомассимо никогда еще не доводилось видеть. Если убрать толстый ковер, то здесь можно было бы играть в мини-футбол. Судя по обилию стального и алюминиевого декора и черно-белой плитки, выложенной замысловатыми узорами на стенах и над камином, Клентор пользовался услугами той же дизайнерской фирмы, которая сейчас занималась оформлением ресторана.
Из окон за спиной Клентора как на ладони был виден центр Лос-Анджелеса, стадион «Доджер» и вся территория к западу до самого Вествуда, с великолепной кинобашней, макушка которой растворялась в голубоватой дымке; можно было различить даже скалы Санта-Моники. В ясные дни хозяин кабинета, вероятно, любовался отсюда роскошной панорамой гор и океана.
Клентор ждал, сложив на столе руки.
— Вы видели сегодня мистера Хасбрука? — осторожно спросил Сантомассимо.
Клентор, продолжая улыбаться, медленно осел на спинку кожаного кресла.
— В вашем вопросе есть нечто пугающее.
— Боюсь, мистер Клентор, не исключено, что мистер Хасбрук был убит сегодня утром.
Клентор вытаращил глаза и побледнел.
— …Билл?
— Бомбой, — добавил Бронте. — Бомбой с дистанционным управлением. Она была вмонтирована в игрушечную модель аэроплана.
Клентор совсем сник, не сводя растерянного взгляда с детективов.
— …Но вы сказали «не исключено», значит, вы не уверены, что это Билл?
— У нас есть отпечатки пальцев, снятые с машины мистера Хасбрука. Но, к сожалению, они не очень четкие. Нам бы хотелось, чтобы наши эксперты сняли отпечатки в его кабинете. Необходимо сравнить их с отпечатками пальцев убитого.
— Но ведь проще заглянуть в его бумажник.
— Мистер Клентор, бомба была довольно-таки мощной, — сказал Бронте.
Клентор зашевелился, пытаясь принять более достойную позу. Он криво улыбнулся. Сколько раз Сантомассимо видел подобные улыбки, выражающие растерянность человека перед лицом смерти. Негромкий голос Клентора сделался совсем глухим.
— Но все-таки, вы уверены, что это… Билл?
— Мистер Клентор, пока что мы ни в чем не уверены, — сказал Бронте.
Возникла пауза. Клентор пытался осознать то, что услышал.
— Так его что… взорвали? — с какой-то нелепой наивностью спросил он. — От него ничего не осталось?
— Кое-что осталось, — заверил Бронте.
— О господи! Игрушечный аэроплан! Убит детской игрушкой? Как такое возможно?!
— Его убили не игрушкой, мистер Клентор, — напомнил Сантомассимо. — Модель самолета всего лишь выполняла роль транспортного средства. Смертельной была начинка.
— О господи! — повторил Клентор.
Сантомассимо подался вперед, и теперь его лицо находилось довольно близко от лица Клентора. Деликатно, но настойчиво он пытался вернуть потрясенному собеседнику способность здраво рассуждать и отвечать на вопросы.
— Вы можете рассказать нам о мистере Хасбруке? — спросил он. — Каким человеком он был?
— Билл? Он был прекрасным человеком. Отличным партнером и хорошим другом.
— Он был женат?
— Его жена, Барбара, умерла три года назад.
— И с тех пор…
Клентор поерзал в кресле. Его пальцы безостановочно теребили серебряный портсигар, взгляд затуманился, лицо покрылось красными пятнами, но голос звучал твердо. «Шок постепенно проходит», — отметил про себя Сантомассимо.
— Нет. У него не было женщин с тех пор. Он был нетипичным человеком для нашей среды. Однолюб. Барбара умерла — и все. Никаких романов. И не потому, что он был уже стар для этого. Ну, вы понимаете, о чем я. Биллу исполнилось пятьдесят шесть. Он был полон сил и энергии. И он бегал, чтобы поддерживать форму. Он мог прожить еще много прекрасных лет.
— У него были дети?
— Нет, детей не было. Они жили вдвоем. И он был так поглощен бизнесом. Можно сказать, что после смерти Барбары бизнес стал его любовницей.
Бронте кашлянул:
— Хасбрук. Кажется, это ливанская фамилия?
Клентор улыбнулся:
— Да, но он был евреем. Пламенным борцом за интересы государства Израиль.
— Мистер Клентор, а как складывались ваши отношения? — спросил Сантомассимо.
Лицо Клентора просветлело и расплылось в улыбке.
— Мы отлично ладили. И были идеальными партнерами. Мы с Биллом учились в колледже в Сент-Луисе, а потом открыли это агентство, нам было тогда по двадцать восемь. Мы были вместе во время забастовок, судебных разбирательств, угроз, выгодных сделок… Мы проработали бок о бок более двадцати пяти лет.
Внезапно благодушная улыбка сползла с лица Клентора, словно маска ряженого в ночь на Хэллоуин; в кресле сидел испуганный, беспомощный человек, в глазах которого читался страх смерти. Он наконец-то осознал, что его друг и партнер разорван на мелкие куски.
— О господи! Убит игрушкой! У меня… у меня в голове не укладывается…
— Вы женаты, мистер Клентор? — спросил Сантомассимо.
Клентор не стесняясь заплакал и махнул рукой в сторону стоявшей на столе фотографии, на которой были запечатлены его жена и двое детей. Наконец он овладел собой.
