— Что случилось? — интересуется Морис Пикар, выходя из парника.
Его компаньон разъясняет сложившуюся ситуацию.
— Ладно, я его отвезу, — решает ПГД, стаскивая с себя халат.
Я отвечаю, что тронут его любезностью, но уж как-нибудь сам выйду из положения.
— Никуда ваша машина не денется! — настойчиво убеждает меня Джонатан Прайс. — Вернетесь завтра, когда подсохнет, и заберете ее. Морис так и так собирался ехать в Шатору.
Но я с чисто протокольной улыбкой отклоняю их предложение. Никогда и ни в чем не зависеть от налогоплательщиков, не вступать с ними ни в какие обязывающие отношения — вот первая заповедь инспектора. Особенно, в данном случае, — ведь я только что обвинил их в злостных намерениях, да еще совершенно безосновательно.
— Благодарю вас, я лучше вызову такси.
Я отыскиваю в памяти своего мобильника номер таксопарка и набираю его. Увы, на город обрушился потоп, и у них нет ни одной свободной машины. Звонит Коринна и вяло, еле ворочая языком, сообщает, что она уже двадцать минут как освободилась, кабинет дантиста закрывается в семь часов, и если я не успею ее забрать, врач может сам подвезти ее до дома, только это неудобно; неужели так трудно было приехать вовремя?
— Ну что, он едет или нет? — нетерпеливо спрашивает Морис Пикар, застегивая свой желтый дождевик. — Сегодня день рождения моей сестры, и кондитер не будет ждать до второго пришествия.
Деваться мне некуда, я соглашаюсь, и меня запихивают в довоенную развалюху, которая ползет, как черепаха, по нескончаемо длинной аллее, скрипя и громыхая на колдобинах.
— Сколько же ей лет? — спрашиваю я, лишь бы отвлечься от этих надрывных звуков.
— Это Junior Т10 выпуска 1935 года, и она не состоит на балансе предприятия, — отвечает он, недвусмысленно намекая на то, что здесь мне ничего не светит. — По оценке экспертов, она стоит сорок тысяч евро, но вам, конечно, известно, что коллекционные автомобили не подлежат налогообложению так же, как произведения искусства.
— Вы не поняли, я имел в виду вашу сестру. Сколько ей сегодня исполнилось?
Вопрос, в общем-то, не слишком деликатный, но мне очень уж хочется избежать налоговых тем в частном разговоре.
— Пять месяцев.
Я выражаю вежливое удивление разницей в их возрасте.
— Моя мать потеряла ее на пятом месяце беременности в 1960 году. С тех пор она ежегодно заказывает в этот день меренговый торт и задувает на нем свечки вместо именинницы.
В голосе карлика звучит грусть и покорность судьбе. Я вглядываюсь в его лицо: на нем написано только напряженное внимание человека, ведущего машину под проливным дождем. Нет, решительно, эти люди слегка не в себе, но этот сдвиг выглядит настолько органичным, что поневоле заражаешься их взглядом на вещи.
По салону распространяется запах горелого жира. Карлик объявляет, без всякого перехода:
— Я обожаю машины, но не признаю традиционных источников энергии и верю только в продукт вторичной переработки, а потому объезжаю рестораны и забираю у них использованное масло от фритюра. Это превосходное горючее, только его надо дважды профильтровать и приспособить под него карбюратор: мои информаторы дали мне превосходный рецепт. Летом я езжу на подсолнечном масле, а зимой на рапсовом или на том, что получают из виноградных косточек.
Увидев, что я стиснул зубы, борясь с тошнотой, он ошибочно принимает эту гримасу за выражение недоверчивости и уточняет:
— Эти траты я не вычитаю из общих расходов фирмы на горючее, так что с налогами, как вы могли заметить, здесь все в порядке.
— И как же ее звали — вашу сестру?
— Морисия, — отвечает он с печальным вздохом.
Его голова покачивается из стороны в сторону, следом за тоненьким анемичным «дворником»: он пытается разглядеть середину аллеи сквозь плотную завесу дождевых струй, которые беспощадно бьют в лобовое стекло. Мне вспоминается потрясенное лицо толстой почтальонши и ее слова о некой особе, поджидающей меня в замке уже много веков. Что ж, если там и водится какой-то призрак, это явно не сестрица Мориса. Сам не понимаю, отчего этот вывод так несказанно меня обрадовал.
— Извините за нескромный вопрос, — продолжает он, преодолевая узкий горбатый мостик через какую-то речушку, — но мои информаторы сообщили, что очень многое в давнем прошлом нашего замка пришло в движение, когда вы там появились. Правда, они не уточнили, что именно и почему. Вы родились в Англии?
Я сухо отвечаю, что вырос в сиротском приюте.
— Я запамятовал ваше имя.
— Жан-Люк Тальбо.
— Господи, боже мой!
Машина резко тормозит, и меня бросает вперед, лицом в лобовое стекло.
— Тальбо?! Не может быть, прямо не верится! Ведь эта машина, в которой мы едем, Т10 Junior — фирмы Тальбо!
Я отвечаю: да, совпадение и впрямь забавное, но оно не стоит того, чтобы я разбивал себе голову.
— Случайных совпадений не бывает! — восклицает он срывающимся голосом. — Почему я сегодня выбрал не глядя именно этот автомобиль, а не Delahaye, Delage, Panhard, Levassor или Lorraine-Dietrich? Почему из всех семнадцати взял как раз эту, фирмы Тальбо?!
Я напоминаю ему, что время не ждет, а мотор, между прочим, заглох. Но он не слышит, он восхищенно пялится на меня, тряся головой и продолжая:
— Вы не понимаете! Года четыре тому назад, а, может, пять, точно не помню, мы получили послание: «Скоро явится тот, кого мы ждем, тот, кто разорвет узы и освободит души, тот, кто странствует под своим именем». Много недель подряд мы пытались разгадать этот ребус. Последние его слова казались нам бессмыслицей: девяносто пять процентов людей путешествуют под своими подлинными именами… Так значит, это вы! Какой знак, какой знак! Человек по фамилии Тальбо в машине фирмы «Тальбо»!
От радости он даже начал лупить кулаками по баранке, стронув с места свой драндулет, застрявший на мосту. Одно из трех: либо этот тип наглотался «прозака», либо ему ударила в голову моя проверка, либо он просто разыгрывает меня, как последнего дурачка. Если он в такую погоду вытащил на свет божий эту развалюху, то, может быть, именно потому, что мы с ней тезки, а потом сделал вид, будто забыл мою фамилию… только вот ради чего он затеял весь этот цирк?
— И вдобавок вы свободно владеете обоими языками! — восторгается он.
— Ну… не так чтобы очень…
— Да-да, не скромничайте! Тальбо… по-английски это произносится Тальбот. Так звали английского коннетабля, который воевал с Жанной д'Арк![24]И все это созвучно с вами, и сами вы здесь, у нас… нет, просто с ума сойти можно!
