(Прэль-су-Шатору.) Мы с огорчением узнали о несчастном случае, постигшем жителя нашего города, налогового инспектора Жан-Люка Тальбо вчера вечером, когда он упражнялся со старинной шпагой у себя дома, по адресу № 43, улица Пюи-Фандю.
Господин Тальбо был срочно доставлен в больницу Жорж Санд с проникающей раной в области солнечного сплетения и в настоящее время находится в коме. Врачи, с которыми нам удалось связаться, не могут с уверенностью сказать, выживет он или нет. Мы выражаем родным и друзьям Жан-Люка Тальбо наше сочувствие и желаем им мужества, а ему самому скорейшего выздоровления.
25
Сидя на берегу Серого пруда, я изобразил сцену, которая не давала мне покоя со вчерашнего дня. Мы с Куртеленом охотились на болотах Пюи-Фандю, как вдруг взрослый, семилетний олень, которого мы долго преследовали, свалил на бегу молодой кедр. Запутавшись рогами в ветвях, он рухнул в болотную жижу. Муж Изабо спешился, чтобы прикончить его, согласно безжалостному обычаю. Слушая предсмертный стон жертвы, я глядел на молоденькое, сломанное пополам деревце, вросшее в соседний ясень, который и задержал падение своего юного собрата, послужив ему опорою. Затем выпрямил тонкий стволик, соединил сломанные половинки и привязал их в дереву-спасителю, дабы уберечь одну жизнь, когда другая только что оборвалась.
Изабо, вернувшись с собранными ягодами и ежевикою, чей сок она употребляет вместо красок, разглядывает кедр, коему мои кисти придали мощь и почтенный возраст. Однако под моими пальцами явилась нежданно, в тени пышной древесной листвы, юная белокурая дама — та, что в моих снах неизменно носит имя Коринны, в честь греческой поэтессы, возлюбленной и соперницы Пиндара, первого, кто пробудил во мне восторг своею книгой, которую я прочел в возрасте пятнадцати лет; и с тех пор тщетно пытаюсь я достичь сего чувства, идя от успеха к успеху.
Изабо повержена в гнев и уныние при виде другой женщины, появившейся в ее отсутствие на нашем полотне, писанном в четыре руки. Завладев картиною, она швыряет ее в водослив пруда. Я гляжу, как Коринна, моя идеальная возлюбленная, уплывает по течению к тем временам и местам, в которых, я уверен, она будет ждать меня. Поистине, вот странное чувство — испытывать ностальгию по будущему!
Вскоре мои ласки и любовные речи заставляют Изабо отринуть свою ревнивую печаль. Страстные лобзания уносят нас далеко от земных забот, души трепещут в экстазе, как и всякий раз, когда она спешит открыть мне свое тело.
Но внезапно появляется Куртелен, он грубо отшвыривает меня от Изабо. Пошатнувшись, она падает, ударяется головой о камень и теряет сознание; тем временем, ее муж бросает меня наземь у самой воды, и его шпага вспарывает мой камзол в том месте, где бьется сердце.
Я борюсь из последних сил, стараясь оттолкнуть подальше рукоять его шпаги, и мои крики боли и натуги смешиваются с его криками ненависти.
Своей левою рукой он откидывает мою голову назад, к воде пруда. У меня мутится в глазах, я чувствую, как острие шпаги пронзает мое тело, и возношу молитву Господу, чтобы Он взял мою жизнь, полную любви к Изабо, но пощадил ее самое. Однако в тот миг, когда я готовлюсь предать в руки Господа душу мою, сокрушенную печалью и раскаянием, раздается голос:
— Меня разбудили его крики, это было ужасно; он стоял посреди комнаты и боролся со старинной шпагой: отталкивал ее и сам же пытался вонзить себе прямо в сердце…
Сквозь кровавый туман, застлавший мне глаза, появляется Коринна, моя идеальная возлюбленная, она рассказывает другой женщине, со стеклами на глазах.
— Он то отступал, то рвался вперед, стиснув рукоять обеими руками… Потом вдруг упал, откинув назад голову, но тут же вскочил на ноги и уклонился от оружия…
Я слышу ее слова о том, как избежал гибели, с которой уже было смирился, и во мне вспыхивает неистовая надежда. Собрав последние силы, я отталкиваю Куртелена, и мы оба, сплетясь в яростной схватке, катимся по отлогому берегу пруда. Когда тростники останавливают наше падение, мой соратник недвижно лежит на мне, пронзенный шпагою.
— Так что же случилось, Мари-Пьер?
— Сама не понимаю, Коринна… А что думают доктора?
— Они называют это чудом. Лезвие вонзилось в грудь буквально в двух сантиметрах от сердца. С этой стороны осложнений можно не бояться, но никто не знает, когда он выйдет из комы, и в каком состоянии…
— Гийом!
Изабо отталкивает труп и кидается мне на грудь, залитую кровью ее мужа. Я пытаюсь шевельнуться, пытаюсь заговорить, мигаю. Мой взгляд встречается с глазами Жюльена, который плачет, сидя у моей постели.
— Мама! Он очнулся!
Подбежавшая Коринна, рыдая, приникает ко мне, покрывает поцелуями; Изабо судорожно, изо всех сил обнимает меня.
— Ты слышишь меня, Жан-Люк?
— Ты ранен, Гийом? Ответь мне!
Я им отвечаю. Я говорю, что все хорошо. Пруд исчез, на его месте возникает стена больничной палаты, потом и она начинает таять по мере того, как они говорят:
— Я так боялась потерять тебя, Жан-Люк, я так тебя люблю…
— О, мой Гийом, я хочу, чтобы ты жил!
Я возвращаю Коринне поцелуй, одновременно утешая Изабо. Ничто не заставляет меня умирать в ее мире, чтобы возродиться в моем. Напротив. Не знаю, как я буду переписывать нашу историю, но у меня нет выбора. Единственное средство больше не портить себе жизнь — это преуспеть и в той, и в другой.
