Брат ничего не ответил, лишь сверкнул на нее глазами от камина… Впрочем, нет. Сейчас он уже хмурился, сидя на подоконнике.
— У меня от тебя голова закружилась, — пожаловалась Симона, с раздражением замечая облачко пара изо рта.
— Отлично, — резко бросил Дидье. — Может, тогда ты узнаешь, каково это.
— Что «это»? — вздохнула Симона и с новой силой стала растирать спрятанные под покрывалом руки, с неудовольствием замечая, как новое ледяное облако окутывает ножки кресла.
— Чувствовать, что тебя игнорируют! — Теперь Дидье, уперев кулачки в бока, стоял прямо перед Симоной. — Почему ты не объяснила той леди, что шепот, который она слышала, это я?
Симона стряхнула с покрывала тоненький снежный налет.
— Ты хочешь, чтобы меня заперли как сумасшедшую?
— Как она стала бы обвинять тебя в сумасшествии, если тоже слышала меня? — рассудительно заметил Дидье. — Как только я ее увидел, то сразу понял: она может нам помочь.
В комнате стало теплее. Симона догадалась, что Дидье начал успокаиваться. Зубы у нее больше не стучали, она снова чувствовала свои пальцы.
— Что ты имеешь в виду?
— Я и сам до конца не понимаю. — Личико Дидье сморщилось от размышлений. Он похлопал ладошкой по покрывалу: — Можно, я сяду рядом с тобой?
Симона подвинулась, и Дидье вскарабкался в кресло, принеся с собой новую порцию холода. Симона передернула плечами.
— Плохо, что так холодно. Прости, — устраиваясь поудобнее, пробормотал брат.
— Ничего страшного. — Симона попыталась ободряюще улыбнуться ему. — Скоро пройдет. Всегда проходит.
Несколько минут брат и сестра молча смотрели на огонь, ожидая, пока согреется комната. Потом Дидье озабоченно произнес:
— Как ты думаешь, что теперь сделает папа?
— Понятия не имею. — Симона вздохнула. — Все зависит от того, что скажет лорд Холбрук.
— Он все равно на тебе женится?
— Ради нашего благополучия надеюсь, что женится. — Симона сжала губы, вспоминая сцену на балконе. Барон с такой охотой пошел ей навстречу! Ее обдало жаром при мысли о, страстных объятиях, прерванных неожиданным появлением Армана и лорда Холбрука.
Негодяй! Предатель! Пьяница! Эгоистичный хлыщ!
Но как сладко ей было в его объятиях! Она чувствовала себя свободной, желанной, прелестной. Наверное, она слишком наивна, потому-то на нее так подействовало внимание мужчины, решила Симона. Может быть, объятия лорда Холбрука тоже вызовут такую реакцию? Но, вспомнив старческую, заплывшую жиром фигуру, она прогнала эту надежду.
Когда Симона была помолвлена с Шарлем Бовилем, она позволяла ему кое-какие вольности — иногда разрешала себя поцеловать, иногда обнять. Она знала Шарля всю жизнь, его прикосновения не пробуждали в ней страсть, но создавали ощущение безопасности и покоя. Шарль грубо и прямо объяснил, чего от нее хочет. Он не любил Симону и не ухаживал за ней, но тем не менее она с охотой собиралась за него замуж. Однако он тоже предал ее.
— Тебе нравится барон? — Шепот Дидье вторгся в ее воспоминания о синих глазах и мягких, но решительных губах.
— Что? — Симона нахмурилась. — Конечно, нет. Почему ты спрашиваешь?
— Я раньше не видел, чтобы так целовались. — Дидье приподнял личико и ухмыльнулся. — Только девка из таверны у нас дома.
— Дидье! Та женщина была проституткой!
Брат захихикал:
— Я знаю.
— Значит, ты сравниваешь свою сестру с простой уличной девкой?
— Тогда объясни, почему ты пошла с ним? — требовательно спросил Дидье. — Зачем из-за человека, до которого тебе нет никакого дела, ставить под удар папины планы?
Симона не знала, что сказать. Дидье сочувственно улыбнулся:
— Сестрица, у тебя течка?
Симона вскрикнула, вскочила с кресла, с горящими щеками бросилась на постель и зарылась в перину.
— Ну, так как? — Дидье уже сидел на кровати. — У собак и лошадей тоже…
— Я не лошадь и не собака. Ясно? — выкрикнула она. — Течка! Ну и слово!
— Хорошо-хорошо. Успокойся, сестрица. Я просто спросил.
— Я бы треснула тебя хорошенько, если бы могла.
Дидье фыркнул и вытянулся рядом с Симоной.
— Объясни только, почему именно лорд Николас?
Симона долго молчала, разглядывая балдахин кровати.
Как объяснить свой отчаянный порыв восьмилетнему мальчику, который, если уж говорить откровенно, вовсе не мальчик, а привидение? Она и сама не понимала, почему пустилась в такую бездумную авантюру накануне, возможно, самого важного дня в своей жизни. И не только в своей.
После смерти матери и Дидье люди стали болтать о том, что Симона сошла с ума. Порция дю Рош весьма свободно обходилась с деньгами рода дю Лак. Позже выяснилось, что средств не осталось, их не хватало на поддержание самого скромного образа жизни. Спасти семью мог только удачный брак Симоны в Англии. Удачный и скорый. Иначе и она, и отец были обречены на нищету в чужой стране.
Сейчас на Симону камнем давила мысль, что она поставила под угрозу планы отца, прельстившись несколькими мгновениями блаженства в объятиях известного соблазнителя.
«Барон Крейн не стоит и пылинки на моих туфельках, — думала Симона. — Почему же тогда? Почему?»
— Дидье, я не знаю, — наконец вздохнула она. Такой ответ явно не удовлетворил брата, и Симона попыталась найти хоть какое-нибудь объяснение: — Может быть, потому что он такой красивый, а мне на празднике было так плохо. А может, мне хотя бы раз захотелось поступить так, как хочется.
— Ты выбрала для этого неудачное время.
Симона грустно улыбнулась, Дидье ответил ей задумчивым взглядом.
— Ты бы снова так сделала, если бы выпал шанс?
— Да. — Ответ слетел у нее с губ раньше, чем она успела подумать. Симона сама удивилась правде, которая в нем прозвучала. — Да, я сделала бы то же самое. Я не могу тебе этого объяснить, да и себе тоже.
Воспоминания о поцелуях барона так ее взволновали, что Симона, чувствуя на себе настойчивый взгляд Дидье, приподнялась на коленях и, чтобы отвлечься, стала развязывать ленты на пологе.
— Наверное, тебе нужно было, чтобы он к тебе прикоснулся, — неуверенно произнес брат.
— Что ты имеешь в виду? — Симона выпустила из рук занавеску и на коленях поползла к следующему столбику.
— Мама так говорила, — отвечал он. — Когда ей было грустно, она прижимала меня к себе. — В голосе Дидье звучала, печаль. — Прижимала и просила: «Посиди у меня на коленях, малютка». Она часто мне говорила, что когда грустно, надо, чтобы к тебе прикоснулся тот, кого любишь. И тогда снова станет хорошо.
