За праздничным столом не хватало Тристана, Хейт и Изабеллы, которые вскоре после свадьбы Николаса и Симоны вернулись в Гринли. Брат Николаса удивительно быстро оправился от своей раны, и Хейт очень хотелось поскорее вернуться домой. Симона заметила явные перемены в поведении невестки с того дня, как Минерва… ушла? Умерла? Симона так никогда и не узнала, что именно случилось со старой колдуньей. Но леди Хейт очень изменилась. Она оставалась такой же заботливой и наблюдательной, но в ее манерах появилась какая-то сдержанность.
Глаза Хейт тоже изменились. Чистые и ярко-синие, как у Тристана и Николаса, они вдруг приобрели цвет ночного неба и стали почти черными.
Все разногласия между Николасом и Тристаном кончились с возвращением Ника в Хартмур. Тристан расплакался, как ребенок, когда узнал, что Арман наконец мертв. Николасу удалось сделать то, что не смог совершить Тристан за все годы битв и сражений. Симона видела, что связи между братьями окрепли и теперь уже никогда не прервутся.
Ивлин Годвин исчезла из Хартмура, что создало некоторые трудности, когда за нею явились монахи из монастыря. Симона раскаивалась в том, что так сурово обошлась с потерявшей опору Ивлин. Однако Ник уверял, что она отправилась на поиски своего предназначения, которое всегда от нее ускользало. Она не могла отыскать его ни в Обни, ни в супружестве с Ником, ни, разумеется, в монастыре. Симоне оставалось только надеяться, что Ивлин обретет то, что ищет.
Что касается Жана Рено, то он пока решил остаться в Англии, с дочерью и зятем. Франция для него была связана со слишком мрачными и болезненными воспоминаниями, и теперь он надеялся начать все сначала с дочерью, ее мужем и, как подозревали Николас и Симона, с леди Женевьевой.
С помощью отца, который много с ней беседовал, Симона начала в своем сердце примиряться с Порцией, хотя прощение давалось ей нелегко. Теперь она лучше понимала мотивы поведения своей матери. Порция пыталась дать своим детям достойную жизнь, но всегда надеялась воссоединиться с человеком, которого любила и который был отцом ее детей. Венчаясь с Арманом, она и представить себе не могла, что тот проживет хотя бы один-единственный год. И конечно, как уверил Симону Жан, Порция никогда бы не вышла замуж за Армана, если бы знала, что он безумен. Порция сделала все, что смогла. И теперь Симона чувствовала себя не вправе винить ее. Дневники и наряды матери она аккуратно убрала в чулан.
— Ты устала? — прошептал Ник на ухо Симоне.
Она кивнула.
— Ты недоволен?
Ник тут же поднялся из-за стола и подал Симоне руку. Они попрощались с гостями и направились к винтовой лестнице в углу. Оказавшись в своих покоях, оба сразу разделись, забрались в постель и прижались друг к другу.
— Чудесный праздник, — вздохнула Симона, пряча нос на груди у Ника.
— Ммм… — протянул Ник. — Чудесная у меня — ты.
Симона улыбнулась. Она никогда не переставала удивляться своему счастью. Полному. Невероятному. Онажелан-на, и это главное.
Симона думала, что Ник сразу уснет, хотя сама она, как ни странно, больше не чувствовала усталости.
— Муж мой, ты больше не думал, как мы назовем этого младенца? — спросила она.
Николас шевельнулся, поцеловал ее и проговорил, не отрывая губ.
— Как тебе имя Оливия, если будет девочка?
Симона откинула голову и поцеловала мужа в губы.
— Очень нравится. А если будет мальчик?
Николас заглянул ей в глаза.
— Я вот что подумал. — Он снова поцеловал ее и стал поглаживать по спине. — Может быть… — его рука опустилась ниже, — мы назовем его Дидье?
— Тебе не кажется, что это будет сбивать с толку? — И она запустила пальцы ему в волосы.
— Как так? — пробормотал Ник и коснулся губами шеи Симоны.
— Ну… — начала было Симона, но замолчала и постучала Николаса по плечу, а когда он поднял голову, указала ему за спину. Ник повернул шею. У края постели танцевало маленькое белое перышко: вверх-вниз, вверх-вниз.
Николас зарычал, а Симона не сдержалась и захихикала, когда ее муж сказал:
— Дидье, мы тебя видим.
Симона несколько секунд прислушивалась, потом рассмеялась и объявила:
— Милорд, Дидье говорит, что ему нравится имя Билли.
Словно бы подозревая некий обман, Николас осторожно посмотрел на перышко, потом на жену. У Симоны не хватило духу признаться, что он прав.
