ручной пулемет и четыре лимонки.
— Неси раненого, — проговорил я. — Догоню на болоте…
Бурталов будто не слышал меня: прилип к прикладу. Раскинутые в стороны локти рук его запрыгали. Пулемет неторопливо выстукивал: та-та, та-та. Короткие прицельные очереди пуль высекали искры из валунов, за которыми кое-где зеленели немецкие каски.
— За камни загнал их, теперь ты валяй! — передавая мне пулемет, сказал Бурталов.
Давлю на спуск. Пулеметный ствол судорожно дергается. Я ору во все горло: «Не отдам…» То ли от накопившейся злобы ору, то ли прогоняю минутную слабость. Расстреляв диск, хватаю пулемет и спускаюсь вниз в лощину. Ноги засасывает болотная жижа. За спиной стрекочут автоматы. Припадаю, оглядываюсь, но автоматчиков не вижу. Будто камни и кусты на покинутой земле пытаются хлестнуть меня по спине свинцовым хлыстом: отходишь, получи!.. И я в отчаянии готов был кинуться навстречу противнику, но Бурталов окликнул меня. Он сидел на кочке среди болотных кустов.
— Тяжело с Новоселовым, сам замаялся и его замучил. Обмяк парень, — сказал Бурталов, когда я подполз к ним.
Передохнули. Теперь надо преодолеть болотистую поляну, укрепиться на более удобной для обороны позиции. Идем кустами. Под ногами хлюпает грязь. Это становится противно. Заткнуть уши от болотного хлюпанья невозможно: руки заняты.
— Не выживу, Василич, все равно не выживу, — то и дело повторяет Новоселов. — Аж позвоночник дребезжит. Оставь меня…
— Не ной! — грубовато оборвал я его. — Трясина здесь. Выберемся — легче будет.
— Горит все, пить дай, пить, — просит Новоселов.
Я дал ему глоток водки из своей фляжки, насильно вдавил в рот кусок подмоченного сахара. Новоселов глотнул и, закрыв глаза, притих.
— Успокоился, жить будет, — сказал Бурталов, устанавливая пулемет на рогульки.
Отдохнув немножко, двинулись дальше.
Нам удалось оторваться от автоматчиков противника только за счет того, что они не знали местности, а нам была знакома здесь каждая тропка. И все же трудно было поверить и согласиться с тем, что противник занял нашу высоту. Отход казался мне бредовым сном.
На опушке леса снова сделали привал. Бурталов, растянувшись пластом у пулемета, не вздрагивал ни одним мускулом. Из сапог его на белый ягель стекала по капельке коричневая болотная жижа. Новоселов лежал рядом со мной, глаза его были открыты, и тусклый взгляд остановился на вершинке карликовой березы.
«Спят», — подумал я.
Сзади кто-то кашлянул густо, с хрипотой.
Бурталов мигом вскочил…
Из-за валуна, недалеко от нас, высунулась стриженая голова. В прицел мушки сквозь кустарник различаю широкое лобастое лицо. Рядом показалась вторая голова в нахлобученной на брови зеленой фуражке. Палец замер на спусковом крючке. Меня кто-то словно кольнул шилом. Что есть силы я крикнул:
— С-в-о-и-и!!
Из-за дерева выскочили Терьяков, Дорошенко, Борисов…
— Видели вас, как по болоту брели…
— Брели, — ответил я Терьякову, — а ты, дуралей, выжди еще мгновение и отходил бы по земле грешной.
Терьяков без моих объяснений понял все. Подойдя к Новоселову, он спросил:
— Жив?
— Жив!
— Тогда поднимайте его и — в укрытие. Здесь мы вчетвером оставлены. Засада на случай, если противник продолжит преследование. Лейтенант Лужин так решил…
Новоселова положили меж двух валунов, чтобы в случае боя его еще раз не отыскала пуля.
Теперь мне стало ясно, что Лужин считал нас погибшими и для прикрытия отхода заставы создал здесь еще одну группу под командой Терьякова. Но вот мы уцелели. Среди нас лишь один раненый. Группа возросла. Имеются ручной пулемет, винтовки. В моей сумке еще четыре гранаты — подарок Терьякова, их можно вернуть, но мои руки длиннее, к тому же подарки не возвращаются: еще обидится. И место здесь для засады очень подходящее: опушка леса, как нарочно, усыпана большими валунами, а впереди, откуда могут появиться фашисты, широкая поляна — одной очередью можно прошить насквозь. По кайме вдоль опушки вьется мелкая речушка. Это еще одно прикрытие наших позиций.
— Терьяков, скажи мне, в политике-то ты вроде смыслишь, — пробасил лежавший рядом со мной Борисов. — Есть какая-нибудь инструкция насчет того, как воевать? Ну хотя бы разрывными пулями не стрелять?
— К чему тебе в голову такая мысль лезет? За гитлеровцами лучше посматривай, а то они правила покажут — штанов не удержишь.
— Смотрю, — протянул Борисов, — а насчет правила ты мне все же ответь, не виляй. Поспорил я давеча с Дорошенко. Фашисты разрывными нас хлещут, а мы их простой пулей… Я говорю этому черту Дорошенко, что не положено так, а он уперся как осел, гнет свое: у кого, говорит, что в технике есть, тот тем и будет долбать.
— Какие там правила! — Терьяков махнул рукой. — Фашисты — это ж разбойники, у них одно в башку засело: напал, ограбил, растоптал — и дальше… — И тут же Терьяков словно невзначай окликнул: — Дорошенко!
— Шо тоби? — отозвался Дорошенко.
Над поляной захлопал крыльями глухарь. Мы притихли. Вдали, за поляной, в кустарниках замелькали зеленые каски. Враги. Они идут точно по следу, который оставили там я и Бурталов. «Языки» им нужны. Идут с собаками.
— Сюда ползут, сучье отродье. Ну, нехай идут, нехай, — сказал Дорошенко.
— Стрелять пора, — торопливо пробасил Борисов и чуть подался назад. — Попасть можно, метров четыреста до них…
Терьяков зло цыкнул на него:
— Постоянный прицел поставить!
— Их вон сколько, я уже десять касок насчитал, и собаки…
— Заткнись. Меня старшим назначил Лужин отход прикрывать, значит, слушайся.
— Тише, ребята, — прошептал Дорошенко.
И мне почему-то захотелось быть рядом с этим спокойным и добродушным человеком. Переполз к нему. У него ручной пулемет. Он прижался щекой к прикладу, смотрит вперед, в одну точку, выбирает цель. Не поворачивая головы, говорит:
— Вот того, шо впереди топает, не стреляй. Сам сыму: дюже длинный, черт…
Гитлеровцы цепью шли к опушке.
— Офицеров выбирайте, братва! — негромко распорядился Терьяков.
Тишину разорвала, раздробила на части трескотня автоматов. Терьяков повременил еще секунду и дал команду:
— Огонь!..
Сквозь редкий березняк опушки я видел, как два фашиста, неуклюже взмахнув руками, утонули в кустах. А один, который качался на моей мушке, словно нырнул вперед, в куст, и, повиснув на нем, притих.
Заскулили, завыли собаки. Прижатые нашим огнем, немецкие автоматчики поползли назад. Если бы нас было побольше — самая пора броситься в контратаку, но нас вместе с Новоселовым всего лишь семеро!
Прикрывая друг друга огнем ручных пулеметов, мы начали отходить по намеченному маршруту.
Гитлеровцы, вероятно опасаясь встречи с новыми засадами, от преследования отказались.
Полсухаря — не пища…
На одной из высот располагалась комендатура пограничгого участка. Здесь бойцы нашей заставы влились в 181-й пограничный батальон НКВД. Командиром батальона назначен майор В. Ф.
