бы раз ее стоило протопить, после того как навоз ляжет на место. Аккуратно, конечно, чтобы промерзшие и отсыревшие за зиму печи не треснули, как это случилось в доме. Так же, как Дуня по моим указаниям вчера аккуратно протапливала избу для работников. За самими работниками, по словам Марьи, пригляд не нужен был: «все всех знают».
Печами я собиралась заняться сама. И в саду снова была работа.
Хоть снег и покрылся за ночь коркой наста, он изрядно осел. Днем солнце светило вовсю, недолго осталось до того, как сойдет. Я немного подраскидала его вчера, а сегодня, поглядев, решила совсем отгрести от стволов деревьев, чтобы начали прогреваться корни. Еще нужно было снова пройтись по кустам смородины, в этот раз в поисках круглых вздувшихся почек — гнезд почкового клеща. А потом приниматься за семена, как я вчера и планировала.
Я заскочила к себе сменить платье на рабочую одежду — все те же штаны и куртку. А когда снова вышла во двор, там стоял Виктор, наблюдая за парнями, которые как раз подвезли тачку с навозом к теплице.
— Снова вы в этой нелепой одежде, — проворчал он вместо приветствия. — Все равно что я вырядился бы в юбку.
— Я бы очень хотела, чтобы вы хоть раз надели юбки и попробовали поработать в них в саду. По-настоящему поработать, а не расхаживая и не указывая прислуге, что делать, — огрызнулась я.
Мало того, что навязался на мою голову, еще и распоряжается, в чем мне ходить!
Может, Виктор и хотел что-то ответить, но увидел подходящего Петра и состроил свою фирменную каменную физиономию. Конюх поздоровался с нами обоими, замер, явно не зная, к кому обратиться, а потом уставился в пространство между мной и мужем и сказал:
— Дров совсем мало осталось. Барыня, вы бы у барина попросили разрешения, чтобы я в лес съездил да привез?
В самом деле, наши невеликие запасы дров стремительно таяли, а тут еще непредвиденная топка. Но при чем тут Виктор?
— А всю зиму вы откуда дрова брали? — спросил муж.
Петр почему-то смутился.
— Так Марье брат помогал.
— А сам ты в лес не ездил по старой памяти. — Виктор усмехнулся непонятно чему.
— Ну что вы, барин! Я же помню, что он теперь не барыни, а ваш.
— Ох, врешь… — Виктор покачал головой, будто с ребенком разговаривал.
Петр начал оправдываться, дескать, никогда бы не посмел, и совершенно очевидно врал.
Но мне было не до того.
Если лес, который считался нашим — то есть отца Настеньки, если не ее самой, — сейчас принадлежал Виктору, то что, получается, он был одним из тех, кто растаскал имущество ее покойного батюшки за долги?
Или я чего-то не поняла.
Петр удалился, а я все еще пыталась переварить эту новость.
Видимо, лицо мое было очень выразительным, потому что Виктор нахмурился.
— Не смотрите на меня так. Мы с вами уже не раз обсуждали эту тему. Я перекупил земли у кредиторов вашего отца, чтобы они не ушли из семьи…
А семьи не получилось. Но, поскольку у мужа и жены по местным законам раздельное имущество, после развода земля останется у Виктора. А у меня — только то, что есть сейчас. Немало по моим меркам. И все же…
— И я не желаю, чтобы вы пустили их по ветру, как это уже один раз сделал ваш батюшка. Я оплатил его долги перед свадьбой, а вскоре он задолжал еще больше. — Виктор говорил все громче, все быстрее. — Вы толком не смогли ответить, как собираетесь распорядиться этим имуществом! Земля требует заботы, земля требует вложений, а вы не снисходите до хозяйства, вы…
Он осекся, видимо, поняв, что обвинение «не снисходите до хозяйства» звучит довольно глупо, будучи обращено к женщине, которая несколько минут назад возмущалась, что юбка мешает работать в саду.
— Зачем вы оправдываетесь, если считаете, что все сделали правильно? — негромко спросила я, глядя ему в глаза.
Он отвел взгляд. Буркнул:
— Съезжу за вещами.
Резким, стремительным шагом понесся к конюшне.
А кто вчера занимался его лошадью? Или он приехал в санях доктора?
Эта мысль скользнула по поверхности сознания и исчезла, вытесненная обидой. Я чувствовала себя обделенной, будто это в самом деле были мои, а не Настенькины земли. Земли, отобранные у меня, а не у нее. И кем отобранные? Человеком, который заявлял, будто его долг — заботиться обо мне и защищать, невзирая на неприязнь между нами. По крайней мере до осени.
Я вздохнула, успокаиваясь.
В конце концов, никогда я не была барыней — нечего и начинать. Я знаю, как обходиться с домом и огородом, но поля и леса — это совсем другой уровень. Уровень хорошего менеджера, который понимает, как нанимать работников и имеет средства их оплачивать, имеет контакты с оптовыми покупателями, знает, лучше ли продать зерно само по себе или смолотое в виде муки — учитывая издержки на переработку, следит за севооборотом и… И многое, многое другое, о чем я скорее всего и не догадываюсь. Виктор, если не занимается всем этим самостоятельно, наверняка держит управляющего, а я…
Все равно обидно.
Вот разбогатею и выкуплю все обратно! Пусть не в этом году, пусть потом, но непременно разбогатею, назло ему!
Я топнула ногой. Опомнившись, фыркнула сама над собой. Детский сад, штаны на лямках. Для начала надо разбогатеть, так что пошла-ка я садом заниматься. И стоило отметить в своем ежедневнике — который я завела и старательно прятала ото всех — выписать из матушкиных документов координаты тех, с кем она вела дела, сбывая выращенное и продумать, как с ними связаться. Это только сейчас кажется, будто может подождать, а потом хоп — и осень на носу.
И только я успокоилась, как увидела, что Петр выволакивает из каретного сарая повозку, а Виктор выводит из конюшни мою лошадку, и вместе они начинают запрягать ее.
Руки зачесались взять кочергу, угрожая ею, отобрать у мужа упряжь и заявить, что если земли порознь, то и к лошадке пусть руки не протягивает, а топает домой пешком, увязая в снежном крошеве, в которое превратилась по теплу дорога.
Что-то ткнулось в мои лодыжки. Мотя, кто бы это еще мог быть. Кот затерся о мои ноги, громко мурлыча.
Я не выдержала, рассмеялась. Присела погладить его.
— Говоришь, нечего уподобляться?
Мотя поставил передние лапы мне на
