нужно ещё и сохранять эстетику. Не думаю, что мадмуазель будет рада паре клонированных мужских ног. Может, в таком случае стоит проявить фантазию? Это же моя Галатея. Захочет — потом всё сама переделает.
Меньше жёсткости. Больше гибкости. Развитый мускульный корсет вместо грубого скелетного каркаса. Длиннее. Подвижнее. Грациознее. Спасибо вирусам за горизонтальный перенос генов…
Ризома умножает позвонки, протягивает новые сосуды, оплетает их мышечными волокнами, иннервирует ткань, покрывает всё узорчатой кожей, снова подключает спинной мозг. Девушка вздрагивает. Пока что она слишком слаба и не умеет управлять новым телом. Но оно уже тёплое.
Издалека доносится приглушённая канонада. Бои удаляются от города. Небо высвечивается вспышками осветительного боеприпаса. Магниевые «люстры» плавно, словно снег, опускается в ночи. Волшебное зрелище. Жаль, что она его не видит. Но в полоске падающего из окна света, я вижу её губы. Снова красные. Она живая. Живая.
Тихонько, чтобы не разбудить, провожу рукой по голове. Вдыхаю запах волос. Чёрные и пахнут копотью. Я наклоняюсь к самому её уху — «Сделаю тебе глаза, как у мамы… Зелёные» — и, прикрыв окровавленные глазницы рукой, прижимаю к своему плечу. «Спи пока… Хочешь я расскажу тебе что-нибудь?»
Зачем я это спрашиваю? Разве она слышит? И что мне рассказать девчонке, которая несколько часов назад, вероятно, потеряла всю свою семью? Разве что одну из тех историй, которыми развлекал меня Валерий Семёнович…
Далеко-далеко, на другом конце света, на жарком острове Тасмания живут маленькие хищные чёрные зверьки. У них зоркие глаза, большие пасти и много-много острых зубов. Они — единственный вид в своём роде «Сакрофилус», что по-гречески означает «пожиратель плоти». Но белые переселенцы называют их просто — тасманские дьяволы. Эти мелкие хищники такие агрессивные, что даже просто общаясь, кусают друг друга за мордочки. И порой в месте укуса начинает разрастаться лицевая опухоль — смертельное злокачественное новообразование. Оно состоит из мутировавших шванновских клеток — вспомогательных клеток мозга — и передаётся от животного к животному. Заразная глиома. Трансмиссивный рак. Тоже единственный в своём роде. Забавно, что когда-то он сам был одним из таких зверьков, который погиб, но переиграл всех своих не в меру злобных сородичей. Теперь его клетки кочуют с одной оскалившейся морды на другую. Пожирают их изнутри, чтобы продолжать жить. Вечно.
Веки под моей ладонью слегка подрагивают, щекочут ресничками. «Спи, спи…»
* * *
Она сидит вполоборота к свету в старом кресле хрущёвской поры. За окном необыкновенная тишина. И больше ничего. Только солнце. Падает на длинные чёрные пряди, спускающиеся ниже плеч, блестит в зелёных глазах. На ней, по-прежнему, кожаная куртка и порванная футболка в запёкшейся крови. Но ниже, чуть повторяя линию прежних бёдер, человеческое тело плавно переходит в массивный, тянущийся метров на семь, змеиный хвост.
«Я умерла?».
Голос девушки чуть сдавлен. Но руки расслабленно лежат на потрескавшихся полированных подлокотниках. Я замечаю, как под кожей крутится еле заметная чёрная ниточка. Тело приняло ризому. Или она приняла нового носителя. Не знаю, что вернее.
«Нет. Смерть — это последнее, чего тебе теперь нужно бояться».
Она снова испуганно глядит на себя, делает робкую попытку пошевелиться, пускает лёгкую волну по вытянутому туловищу. Скоро она научится им пользоваться. Это намного проще, чем ходить. Но по обращённому ко мне вопросительному взгляду я понимаю, что требуются пояснения.
«Тебе оторвало ноги. Пришлось импровизировать. Не довольна?»
«Нет, я… Просто… Необычно».
«Тебя не Ксения звать?» — пытаюсь я разрядить обстановку.
«Нет… Агния».
«Снова не угадал. Что ж такое-то…»
«Что?»
«Да ничего. Это я так…»
Испытывая неловкость, отвожу взгляд. Чувствую, что совсем разучился общаться с людьми. Долго ищу точку, куда смотреть. Её глаза. Руки. Окно. Снова её глаза.
«Агния — это на латыни — агнец. Или по-гречески — невинная жертва».
«На латыни? Ты что, медик?»
«Вроде того… Людей лечу», — я невольно улыбаюсь.
«Погоди. Я тебя узнала! Ты же этот… Феномен. Ох**ть…»
Надеюсь, автограф она не попросит. Я поднимаюсь, выглядываю в коридор, где через проломленную стену между высоток виден разрушенный пригород и кусочек горизонта. На шоссе заметно неторопливое движение. Несколько танков при поддержке мотопехоты собираются заходить в город. Противник отошёл. Начинается зачистка западных окраин от тех, кто не успел уползти. Ну, значит, и нам теперь туда.
«А ты только бандерлогов мочишь?» — любопытничает девушка.
«Просто ем».
«Говорят, это у тебя что-то личное… Типа месть. Да? Вроде семью твою убили… Такое, да?»
«Нет…»
«Девушку?»
«Да не убили у меня никого…»
Я надеюсь, что это реакция на стресс. Но, кажется, она просто любит поболтать.
«Не хочешь — не говори», — чуть обижается Агния. Наверное, думала, что найдёт в моём лице более словоохотливого собеседника.
«Говорю же… Я просто ем. Это моя работа. Или… Способ существования, — я бросаю оценивающий взгляд на существо в кресле. — Нам пора идти. Попробуй встать».
Агния упирается руками в подлокотники, приподнимается. Она пока не уверена, что сможет справиться со своей новой биоформой. Осторожно опирается на хвост, но ещё держась руками за кресло, балансирует, выпрямляется.
«Забавно… Словно идёшь на спине… Которая ниже жопы».
Стягивая за собой по полу палас и куски оборванных обоев, она выползает за мной в коридор, прихватывается за косяк, боясь потерять равновесие.
«Я раньше хотела на восточные танцы записаться…»
«Ценная информация. Попробуй быстрее. Нам лучше убраться до подхода войск».
Лестничные пролёты даются прощё, хотя она по-прежнему почти не отпускает перила. Мы спускаемся вниз, пересекаем холл, усыпанный сверкающими кусочками разбитых зеркал. Толстая змеиная кожа, усиленная роговыми чешуйками, скользит прямо по ним без какого либо ущерба. Пыльный воздух наполняется солнечными бликами, играет лучиками цветного света.
«А кто там? Наши? Или не наши?»
«Наши».
«Тогда почему?…»
Я ловлю её непонимающий взгляд.
«Это всего лишь люди. Они могут быть недостаточно подготовлены или плохо проинформированы. Могут нервничать. Кто-то случайно выстрелит, я буду вынужден защищаться… Когда включаются рефлексы, я превращаюсь просто в…»
«Да видела я. На видосах. Страшно, п***ец. Но круто! А вообще так и надо с макаками этими! Скакали они… Доскакались теперь! Кастрюли, е**ные…»
«Так неправильно говорить. Во-первых, это тоже всего лишь люди. Во-вторых, ненависть — это эмоция. Эмоции тратят энергию. А нам не надо тратить энергию. Надо просто есть».
Она не дослушивает меня.
«Да какие они люди⁈ Они знаешь, что с братаном моим сделали⁈ В подвал забрали и пытали там. Потом выкинули мёртвого. Мы когда тело нашли… А он весь изрезанный. С него с живого кожу ножом
