Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
На рассвете прилетели вызванные «вертушки», сбросили боеприпасы. Татарников пришел в сознание, и Шевченко успел спросить:
– Как это случилось?
Татарников наморщил лоб, судорожно вздохнул:
– Трушин сказал: давай заберем оружие. Придешь… в роту с трофеем.
– А чего полез в пещеру?
Татарников сглотнул, на горле прыгнул кадычок в пуху, потом попытался приподняться, с ужасом глянул на обрубок ноги, завыл тихо, вздрагивая всем телом.
«Как маленькая собачонка», – подумал Шевченко.
Он опустился на колено, погладил Татарникова по серой от пыли голове, ощутил под рукой упругий ежик волос. И почему-то представил Татарникова в гимнастерке старого образца, с медалькой, сидящим на тележке-каталке с подшипничками-колесиками.
– Ничего, Володя, ничего. Самое страшное, самое плохое позади. Теперь все будет хорошо.
Татарников заморгал полными слез глазами, тяжелые капли поплыли по впалым векам, оставляя блестящие бороздки. Рядом безмолвно стоял Эрешев, думал о чем-то своем. Он был телохранителем командира и считал, что всегда должен быть рядом с ним.
– Трушин сказал: иди в пещеру. Вдруг там еще оружие. Я не хотел, а он: иди, трус поганый. Еще сказал: награду получишь. Я пошел…
Он умолк. Тут из вертолета высунулся летчик в застиранном комбезе, проорал сквозь шум двигателя:
– Давай, быстро загружай своего бойца!
– Там в пещере, товарищ капитан, впереди, я слышал, голоса были. Из-под земли…
– Командир, давай!
– Товарищ капитан! – Татарников схватил Шевченко за руку. – Ведь я не умру, нет? Вы не забудете меня?
– Да что ты, Володя…
Летчик стал сыпать матом, Шевченко показал ему кулак, вместе с Эрешевым подхватил раненого, его приняли на борт, дверь тут же задраили, вертолетный бас перед прыжком загустел, лопасти слились в сплошные круги, и машины одна за другой оторвались от вершины.
Шевченко достал сморщенную, измученную пачку «Столичных», выбросил сломанные сигареты, разгладил последнюю оставшуюся. Когда прикуривал, почувствовал приторный запах, который исходил от рук. Они были в засохших бурых пятнах. «После душмана… – подумал он. – И когда Татарникова перевязывал».
– Кровь проливает кровь, – подумал он вслух, повернулся к Эрешеву, будто впервые увидел его, внимательно посмотрел, потом отстегнул флягу. – Полей на руки.
– В нашем народе, – обронил вдруг Эрешев, – так говорят: кровь смывают не кровью – водой смывают.
Шевченко покосился:
– Дурацкая поговорка…
Эрешев не ответил, вздохнул, покачал головой.
Ротный достал вымытыми руками сухарь, но тут доложили, что на связь вышел командир полка. Герасимов интересовался, как случился подрыв.
Шевченко проглотил кусок, ободрал горло и, кашляя, стал пояснять:
– На мину напоролся. Тут, неподалеку…
Командира ответ, видимо, устроил, и он предупредил, чтоб были в готовности.
– П-нял? – прокурлыкало в наушниках.
– Пнял, – ответил Шевченко и с хрустом откусил от сухаря. На этом связь закончилась. – Я посплю, Эрешев. Говори всем, что запретил будить без надобности… – Шевченко лег на землю, под голову бросил вещмешок. – Ты чего такой кислый?
– Дом вспомнил чего-то, маму…
Эрешев сел, стал расшнуровывать ботинки, потом стащил латаные-перелатаные и все равно рваные носки. Они были в крови.
– Натер?.. Плохо дело. Замотай бинтом… Эх, неужели так бедно наше государство, что не может обеспечить своих воюющих сыновей хорошими носками?
Шевченко вздохнул и тут же заснул. Приснилась ему Ольга. Будто бежал он за ней, а она в вертолете, свесилась из-за двери, руку к нему тянет, но никак не дотянется, а он никак не может догнать, вертолет поднимается все выше, выше и – камнем падает вниз, в пропасть. Он слышит грохот, небо раскалывается, горный обвал подхватывает, несет его на подпрыгивающих, словно живых валунах и обломках.
Шевченко открыл глаза. Огромная тень проплыла по его лицу. В нескольких метрах завис вертолет, секунда – и ткнулся в землю. Из него выпрыгнул массивный офицер в каске, бронежилете и с автоматом. «Кокун», – узнал Шевченко и чертыхнулся. Он с трудом поднялся и поплелся докладывать.
– Товарищ майор, первая рота готовится к операции, – глядя в желтые глаза Кокуна, доложил Шевченко.
– Долго готовишься, пора начинать.
– Приказа не было!
Шевченко не выносил этого молодого выскочку, который к двадцати девяти годам успешно пробежал служебные ступеньки и стал замом командира полка. Ему претила дурацкая манера быть с подчиненными на «ты», по поводу и без повода выражать свое начальственное недовольство. Когда вальяжные поучения превышали всякую меру, Шевченко, чтобы сдержаться, представлял Кокуна в ефрейторских погонах. Слушать его так было очень забавно.
– Люди накормлены? Оружие, боеприпасы? Так. Что еще… Меры безопасности доведены?
– Доведены, доведены, – кивнул Шевченко. – Услышав полет пули, сразу пригнуть голову.
– Вместо того чтобы дурачиться, Шевченко, лучше бы провел беседу.
– Замполит уже целых три провел, – отрапортовал Шевченко. – Верно, товарищ лейтенант?
– Так точно! – Лапкин вытянулся и сомкнул пятки и, заикаясь от волнения, стал перечислять: об агрессивной сущности исламских фундаменталистов, об успехах в одиннадцатой пятилетке…
– Ладно, все ясно. – Кокун поморщился и махнул рукой.
Рота спускалась с вершины. Цепочка людей казалась серой струйкой, медленно стекавшей вниз. Пока все чувства не раздавит отупляющая усталость, каждый чуть опьянен сладким холодком тревоги и азарта. Есть три вещи, которые подавляют страх смерти: любопытство к войне, страсть к победам и азарт игры со смертью.
Шевченко высматривал следы крови, там, где несли они Татарникова.
Как только развернулись, Воробья будто подменили, он раздраженно покрикивал, кого-то чихвостил, толкал в спину, хотя никто не отставал… Шевченко видел это, крепился, но под конец не выдержал:
– Воробей, не заходи вперед!
Тот обернулся, бросил недовольный взгляд из-под каски и, кажется, что-то сказал по матери.
– Ах, подлец, – тихо пробормотал Шевченко, – ну, я тебе покажу!
Впереди начинался подъем, и пока не прозвучало ни выстрела. Их маневр, несомненно, был виден издалека, и люди Ахмад-шаха Масуда, первоклассно вооруженные, давно приметили их в свои бинокли. Может быть, уже сейчас на лице Шевченко или Ряшина по кличке Ранец дрожало роковое перекрестье оптического прицела, и узловатый палец гладил отполированную «собачку», а прищуренный глаз сочился от напряжения едкой слезой. Израильские «узи», американские «М-16», безродные «калашниковы», английские винтовки прошлого века ждали своего мига – чтобы выплюнуть свинец, впиться, изувечить, искромсать человечью плоть.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
