с этим жить. Но одной из главных причин медленного ослабления напряженности по поводу автобусного сообщения было то, что многие белые родители отдали своих детей в частные школы или переехали в преимущественно белые пригороды, где им больше не приходилось сталкиваться с этой проблемой.
К тому времени пророчество Маршалла о том, что пропасть разделит крупные мегаполисы (многие из которых становятся все более черными) и пригороды (многие из которых становятся все более белыми), сбылось в целом ряде мест. Чернокожие говорили о "белой петле", которая душит жизнь в городах, о "шоколадных" городах и "ванильных" пригородах. В 1978 году в двадцати одном из двадцати девяти крупнейших школьных округов страны большинство учащихся составляли чернокожие, и еще три собирались к ним присоединиться. Восемь из этих двадцати одного округа с преобладанием чернокожего населения стали таковыми в период с 1968 по 1976 год, когда угроза автобусных перевозок по решению суда стала реальной.23 Благодаря подобным демографическим изменениям и общему росту населения количество (а не процент) чернокожих учеников государственных школ, посещающих преимущественно черные школы, в 1980 году было больше, чем в 1954 году24.24 Тем временем бегство белых продолжалось: К 2003 году меньшинства составляли 86 % учащихся государственных школ Бостона.
В 1979 году, в двадцать пятую годовщину решения по делу "Браун против Совета по образованию", газета New York Times выразила сожаление по поводу "ледниковых темпов интеграции школ в крупных городах". И добавила: "Сторонники интеграции становятся все более одинокими, поскольку чернокожие и латиноамериканские родители и лидеры выражают все больше сомнений в том, стоит ли та небольшая десегрегация, которой можно добиться в больших городах, таких затрат и усилий".25 Это одиночество должно было усилиться в последующие годы, когда все большее число чернокожих, как и многие белые, стали задаваться вопросом, стоит ли достижение "расового баланса" в школах всей этой борьбы, и является ли такой баланс эффективным в содействии прогрессу образования или межрасовой терпимости.
В то время как битвы по поводу автобусных маршрутов по решению суда начали утихать, в центр политической арены вырвались споры по поводу позитивных действий и "льгот" для меньшинств. Большинство разработчиков Закона о гражданских правах 1964 года не предполагали возникновения подобных проблем. Стремясь устранить преднамеренную дискриминацию, они предполагали, что закон, в частности раздел VII, касающийся трудоустройства, будет способствовать найму и заключению контрактов без учета цвета кожи (и пола). Сенатор-демократ Хьюберт Хамфри из Миннесоты, ярый либерал, возглавлявший обсуждение законопроекта, в свое время выступил в Сенате с обвинением противников в том, что закон может санкционировать расовые квоты. По его словам, если это произойдет, он будет съедать страницы законопроекта "одну за другой".26
Хамфри, как и другие в начале 1960-х годов, не смог осознать необычайную силу сознания прав, которое должно было привести к множеству непредвиденных последствий. Начиная с конца 1960-х годов, либеральные активисты - многие из них были чиновниками новых федеральных агентств, таких как EEOC, - расширили сферу действия законов о гражданских правах: в 1967 году были расширены права пожилых работников, в 1970 году - неанглоязычных студентов, в 1972 году - женщин, в 1973 году - физически и психически неполноценных людей, а в 1975 году - школьников-инвалидов. Выходя за рамки принципа "слепого цвета" и забывая о том, что исторический опыт афроамериканцев (и коренных американцев) был уникально жестоким, они постепенно расширяли позитивные действия и другие антидискриминационные меры, чтобы различными способами включить в них другие группы цветных меньшинств.
Внедрение позитивных действий для женщин было относительно бесспорным и имело большое значение для женщин в некоторых сферах жизни, особенно в высшем образовании. Но распространение таких программ на целый ряд меньшинств встревожило многих наблюдателей того времени. Мэг
Гринфилд, обозреватель журнала Newsweek, писал, что в Америке создается "этническая баня, программа позитивных действий сошла с ума".27 Многие поддержали ее, обвинив в том, что такое расширение способствует "обратной дискриминации", "балканизации" и "ретрибализации", и все это ставит под угрозу универсалистские американские ценности равного отношения ко всем.28 Белые этнические группы, писал позднее один из ведущих ученых, получают "сырую сделку".29
Хотя в большинстве случаев борьбу против позитивных действий возглавляли консерваторы, либерально настроенные рабочие "синих воротничков" часто поддерживали их. Члены профсоюзов с горечью жаловались, что процедуры позитивных действий нарушают с таким трудом выработанные договорные принципы, которыми руководствовались при приеме на работу, продвижении по службе и увольнении. Когда в 1975 году федеральный судья вынес решение против принципа старшинства "последним принят, первым уволен", принятого в полицейском департаменте Детройта, тем самым защитив недавно принятых на работу чернокожих сотрудников, многие белые полицейские были в ярости. Услышав это решение, некоторые из них (которым грозила потеря работы) стали перекрывать улицы. "Говорите о правах, а у нас нет никаких прав", - кричали они. "Мы убьем вас... ...ниггеров", - кричал один мужчина. Завязалась драка между несколькими белыми полицейскими и одним черным полицейским, находившимся не при исполнении. В ход пошли пистолеты. Чернокожий полицейский получил перелом носа и был доставлен в больницу. Некоторые жители Детройта назвали эту драку "полицейским бунтом".30
Драка в Детройте продемонстрировала необычайное противостояние, разгоревшееся в 1970-х годах вокруг программ, направленных на борьбу с расовой дискриминацией. Как и в Детройте, эта борьба иногда пересекала партийные или "либеральные"/"консервативные" границы. Они также показали растущую силу правосознания в Америке. Белые полицейские Детройта, рассерженные тем, что суды расширяют права чернокожих, ответили на это собственным правосознательным языком. В борьбе за позитивные действия, как и в борьбе за аборты и многие другие спорные вопросы в Америке конца XX века, все чаще фигурировали герои, которые говорили о правах.
Однако в середине 1970-х годов мало кто предполагал, что позитивные действия для меньшинств, кроме афроамериканцев, станут значительными в численном выражении. Поскольку с 1910-х годов иммиграция была низкой, к 1970-м годам этническая принадлежность стала играть относительно небольшую роль в политической жизни Америки. В 1970 году только 9,6 миллиона американцев - 4,7 процента населения - были иностранными уроженцами, что было наименьшим показателем более чем за 100 лет.31 Выходцы из Европы, возглавляемые итальянцами, немцами и поляками, составляли 5,7 миллиона человек, или около 58 процентов всех иностранцев. Число прибывших из Латинской Америки составило всего 1,8 миллиона человек, из Азии - около 800 тысяч. Слова и фразы, которые впоследствии стали доминировать в дискуссиях о расовой и этнической принадлежности - "разнообразие", "мультикультурализм", "группы меньшинств" (во множественном числе) - только начинали входить в повседневный обиход.
Однако благодаря принятому в 1965 году закону об иммиграционной реформе число легально принятых новоприбывших в последующие годы значительно увеличилось и составило около 28 миллионов человек в период с 1970
