пьесах – хотя все это считалось ниже императорского достоинства. И пусть публика хохотала над его дурным голосом, он заранее принимал меры предосторожности: размещал в толпе тысячи солдат, с энтузиазмом кричавших ему «ура!». Он запрещал кому бы то ни было уходить во время его выступления – этот эдикт соблюдался так строго, что женщины рожали прямо на сиденьях, а мужчины притворялись мертвыми, чтобы их выносили из театра.
Вероятно, Агриппина убила Клавдия, чтобы сделать императором Нерона, когда тот был еще слишком юн и контролируем. Мать и сын правили вместе и были, по словам Светония, так близки, что, когда их несли в одном паланкине, о взаимной привязанности красноречиво свидетельствовали пятна на его одежде. Эта нежная связь вскоре порвется: Нерону надоест Агриппинина критика и попытки контролировать и доминировать. После череды неудач с устранением собственной матери – рухнувший в ее спальне потолок, пошедший ко дну корабль – он в конце концов избавился от нее более прямолинейно: один из его охранников пронзил мечом чрево Агриппины.
Агриппина стала последним образцом непокорной римской женщины, жены или матери, которая (если мы, конечно, склонны доверять источникам) распространяет свое пагубное влияние на мужа и детей – и демонстрирует, какая миру может грозить опасность, если женщина когда-нибудь вдруг окажется у власти. Женщине в Риме предлагалось крайне мало общественных ролей: их жестко не допускали до политики, не позволяли голосовать или занимать важные посты. Один политик I в. н. э. восклицал: «Что может делать женщина на публичных собраниях? Следуя традициям наших предков, ничего!» [3] Весьма показательно, что самыми видными и важными женщинами в Риме являлись шесть девственных жриц-весталок. В их обязанности входило поддерживать огонь Весты (богини очага), печь обрядовый хлеб (mola salsa, «соленая мука») и заниматься уборкой храма Весты. Будучи по своей природе священными, эти ритуалы мало чем отличались от ежедневных домашних хлопот среднестатистической римской матроны, да и одежда – лента на голове (vitta) и длинная, в пол, перехваченная поясом туника (stola) – у весталок была такой же.
От римских женщин требовалось исполнять обязанности в доме – быть послушными дочерями, верными супругами и любящими матерями. Эти желанные качества остались на погребальных надписях умершим женам, в которых наиболее часто встречаются прилагательные dulcissima (сладчайшая), pia (добропорядочная) и sanctissima (чистейшая) [4]. При этом многие женщины Рима не были слабыми, пассивными и легкомысленными, что бы там ни думали их мужчины. И необязательно напоминали ведьм-убийц из страшных сказок. Римская история сохранила множество свидетельств об умных и хорошо образованных женщинах, которые – когда им удавалось пробить все «стеклянные потолки» своего времени – занимали достойное место в общественной жизни. Среди них особо можно выделить Корнелию, дочь Сципиона Африканского и мать Тиберия и Гая Гракхов. Она следила за их обучением и давала им советы в политике. После смерти в ее честь в Риме воздвигли бронзовую статую (постамент сохранился) – впервые такого удостоилась обычная женщина, не богиня.
Еще была Гортензия, которая в 42 г. до н. э. произнесла речь на ассамблее в римском Форуме, куда, вообще-то, не допускали женщин. Она и многие ее единомышленницы выступали против налога, который Антоний, Лепид и Октавиан ввели для 1400 самых богатых матрон. «К чему нам платить налоги, – спрашивала Гортензия, – раз мы не участвовали ни в отправлении государственных должностей, ни в почестях, ни в предводительстве войсками, ни вообще в государственном управлении, из-за которого вы теперь спорите, доведя нас уже до столь больших бедствий?»[15] Другими словами, нет представительства – нет налогов[16]. Триумвиры, разъяренные «небывалым напором» женщин, попытались согнать их с трибуны, но собравшаяся толпа начала выражать недовольство, и триумвиры отступили, в итоге оставив в списке всего 400 матрон, обязанных платить налог [5].
* * *
Нерон, скорее всего, ассоциируется в массовом сознании с событиями, начавшимися ранним утром 19 июля 64 г., когда в Риме разразился пожар, который за неделю уничтожит большую часть города. Историки – в частности, Светоний – возлагают вину на Нерона, желавшего расчистить несколько подходящих участков земли под постройку дворца для своих утех. Предположительно, император наслаждался зрелищем пылающего Рима из дворцовой башни на холме Эсквилин: одетый музыкантом, с лирой в руках, он потчевал несчастных римлян, спасавшихся от огня бегством, отрывками из своего сочинения – эпической поэмы о падении Трои.
По утверждению же другого историка, Тацита, когда начался пожар, Нерон на самом деле был не в Риме, а в Анцио. И сразу поспешил обратно, и руководил тушением огня, и помогал погорельцам, открыв свои сады и обеспечив пострадавших зерном. Вопрос – не сам ли император приказал устроить поджоги? Ведь в результате именно он, конечно, оказался в выигрыше: стал обладателем огромной территории, где вскоре построил свой Золотой дом (Domus Aurea). В этот грандиозный комплекс входили парки, озера и – так характерно для нероновой мании величия – его 30-метровая бронзовая статуя в солнцеобразной короне. Созданный скульптором Зенодором колосс (как его стали именовать) стоял при входе в Золотой дом, являя собой то, что Тацит неодобрительно называл «страстью Нерона к неслыханному» [17] [6].
Нерон возглавил усилия по быстрому восстановлению Рима, ввел новые правила безопасности зданий и сделал пожертвования, чтобы задобрить богов. Однако подозрения в том, что он приложил руку к поджогу, никуда не делись. Чтобы покончить со слухами и выйти из-под удара, ему требовался козел отпущения – и очень скоро таковой нашелся. «Нерон, чтобы побороть слухи, приискал виноватых, – пишет Тацит, – и предал изощреннейшим казням тех, кто своими мерзостями навлек на себя всеобщую ненависть и кого толпа называла христианами» [18] [7].
Вообще, религиозные гонения в Италии были относительно редки. Политеистическая, эклектическая религия римлян вмещала разных богов, каждому из которых молились в разных местах и с разными целями. И к чужим богам римляне относились примерно как к иностранцам – они их ассимилировали. Бок о бок с официальными римскими культами, с их жрецами, храмами, праздниками и божествами, в империи существовало множество других верований, привезенных из-за границы солдатами и эмигрантами, особенно с Востока. Одной из самых многочисленных религиозных групп в Риме были иудеи. Община, основоположники которой прибыли в Италию не позднее II в. до н. э., могла ко времени Нерона насчитывать дюжину синагог и 50 000 человек. Юлий Цезарь и Август дали им свободу вероисповедания и освободили от военной службы.
В течение примерно десяти лет, прошедших с казни Христа (это было при Тиберии), в Риме обосновалась маленькая христианская община. Тацит говорит, что римляне презирали вредоносные предрассудки христиан, поэтому Нерон
