вдохновляющий пример и образец для подражания. И да, я тоже не один, у меня появились братья и сестра. Нас теперь четверо. Но я старший.
Чувствуете динамику? Раз от раза все хуже.
— Олег, вынеси мусор
— Да мам…
В доме совсем плохо с деньгами, просто беда. Пьют беспробудно. Образцовая советская семья. Куда бы мне от нее убежать? Печаль…
Я устал стремиться, устал чего-то хотеть. Какие мечты, всегда одно и тоже. Всегда партия. Ничего и никогда не меняется. Шаг влево и шаг вправо — контроль сознания. Мы все под колпаком. Уже не хочется совершать лишние действия. Иногда бездействие приносит меньше вреда.
— Олег. Может, пойдем добровольцами интернационалистами.
— Куда?
— Как куда, да в Афганистан. Научим дикарей цивилизации, они ж там читать не умеют. Будет и там советский народ. Шестнадцатая республика.
— А давай…
Все равно это лучше, чем смотреть, как на глазах спиваются родители. И чего они спиваются. Боролся ведь, но бесполезно. Все хорошо, казалось бы, и работа есть и деньги, но пьют беспробудно.
В армию попали быстро, даром что дураки. Без экзаменов и других тестов. Служить отправили в автороту. Шоферами, козырная должность. Все время в разъездах. Три года под обстрелами, с попаданиями в засады, но умудрился при этом не убить ни одного духа. Да и не тянуло особо. Мы ведь к ним сюда не просто так пришли, а цивилизацию им принесли. Какие тут уж убийства. Но видимо накаркал.
В этот раз как всегда двигались в середине автоколонны, рядом сидел напарник сменщик. Везли топливо и продукты, в общем бытовуха. А потом нежданный взрыв, стрельба. Вспышки перед глазами. В себя пришел в какой-то пещере. Рядом лежали несколько наших. Тут подошел пожилой афганец в невзрачной одежде:
— Жить хочешь шурави?
Спросил на плохом русском.
— Хочу…
— Тогда примешь ислам или умрешь.
Что сказать в свое оправдание. При коммунистах в союзе православием и не пахло. Религиозным никогда не был. Религия — это бред. Галлюцинация для отсталых народов, темный ритуал зомбирующий сознание. Поэтому принял решение без колебаний.
— Обрезание придется делать. Ты только не бойся, а то не то отрежем.
Хрен с ним с обрезанием, случалось ощущать и худшие боли. Сломать к примеру позвоночник… такая боль ощущается гораздо сильнее. Нам повезло, оставили в живых на халяву. Спустя два года, после принятия нами ислама, говорят, они уже требовали у других пройти испытание — убить одного из своих. А вот у нас тогда — по первости ничего не требовали. Только отогнали в дальний кишлак у горной крепости Тора-Бора и предложили налаживать быт. Некоторые из наших даже поженились.
Волей неволей пришлось учить местные языки. Таджикский и узбекский, потом диалект хазарейцев, иранский и в конце дари. Тяжелее всего дался пушту.
Годы проходили, а нас становилось все меньше. В эти заброшенные дикие места никто не совался. Иногда появлялся знакомый старик, просил обучить мелких мальчишек стрелять из пулемета. Мы конечно понимали, чему учим. Но и зависимость от старика была полнейшая. Еду и одежду получали лишь через его посредников. У многих уже были дети, у некоторых — много детей. На родине нас наверняка не ждали. И встретили бы по-другому, не по-доброму.
Учили обстоятельно. Всему, что сами знали, а знали многие не мало — ухаживать, разбирать и собирать пистолеты, винтовки, гранатометы, пулеметы, чинить их и заряжать. Стрелять на слух и с упреждением. Как с ним бегать, как переносить, как работать в расчетах. Были среди нас и саперы и снайперы. Я вот был водителем. Но тоже между делом во многое из того, что преподавали другие, вник и разобрался, само так получилось.
Думаю, за десять лет через наш кишлак прошло не меньше двадцати тысяч молодых афганцев. К этому времени у меня уже было трое детей от трех жен. Отказаться было нельзя, все равно, что проявить неуважение. Вот и обженился.
В конце мы уже учили их по полной программе. Ромка обязательно боевому самбо. Я боксу в программе олимпийского минимума прошлой жизни. Тимофей ножевому бою. Наших к 2001 году осталось всего 12 человек. А было когда-то 18 бойцов. У всех остались семьи, теперь без главы семьи — это сироты. И мы за ними следили, помогали, чем могли. Целое селение с неафганскими лицами, хотя как под этими бородами разберешь. Коран читать и молитвы на арабском языке навострились лучше местных. Благо я знал арабский раньше. Мне было легче всего.
— Шурави уходят…
— А…?
— Точно уходят…
Тянуло ли на родину. Честно? Не знаю. Было голимое равнодушие и какая-то маленькая затаенная радость.
«Теперь можно будет избавиться от посредников и выходить в город самим…»
Это была хорошая новость. В город мы вышли через год, группой в три человека. Вооруженные до зубов. Не было смысла что-либо доказывать землякам. Те, кто перешел на другую сторону после нас, запятнали руки кровью, доказать что мы не такие было уже нельзя. Проще расстрелять всех сразу, мол, на том свете сами разберутся. Умирать нам не хотелось.
Еще через год сквозь перевал у кишлака пытался пройти отряд шах Масуда. Сразу скажу — они были не правы. Хотя Тимофей сам виноват. Там у ручья любила пастись наша малышня. Дочь Тимы в свои 14 лет выглядела совсем не афганкой. А изнасилование в этих краях равносильно смерти. Наверное, мы все стали совсем другими людьми.
Отряд пленных головорезов распластали на ремни. Мы многому научили афганцев, но и они многому научили нас. В тот день появился отряд «Призраков». От нас мгновенно разошлась дурная слава. И мы этому всячески способствовали. В следующие несколько лет определенно жизнь наша стала налаживаться, нам удалось взять под контроль несколько контрабандных троп идущих от Пакистана.
В тот день мне срочно пришлось отлучиться в город, требовалось закупить лекарств. За неимением доктора, пришлось взять эти функции на себя. Благо обучаемость была на прежнем уровне. Когда вернулся — все уже было кончено. Груды красного от крови камня разбиты в щебень…
Живых нет, мертвых тел для похорон тоже. Только мелкие куски плоти вперемешку с камнями и землей. В первый
