не такая безумная, как кажется; всего пятнадцать лет назад зрители подняли на премьере балета Стравинского «Весна священная» настоящий мятеж. Известно, что глава сюрреалистов Андре Бретон подговаривал своих знакомых «саботировать» премьеру фильма. Но в тот вечер любители кино отнеслись к фильму вполне доброжелательно, чем вызвали недовольство Бунюэля. «Что делать с людьми, которые восхищаются всем, что кажется им новым, даже если это противоречит их глубочайшим убеждениям? Что делать с лживой, продажной прессой, что делать с тупым стадом, которое видит красоту и поэзию там, где звучит отчаянный и страстный призыв к убийству?»
Да, когда реакция зрителей противоречит твоим ожиданиям, это не может не раздражать. Но точка зрения, которую я пытаюсь выразить, состоит в следующем: совершенно не имеет значения, о чем тот или иной экспериментальный фильм, потому что этот жанр отвергает повествовательность, как традиционную, так и любую другую, ради гипнагогии. Режиссер хочет нагнать на зрителя скуку, вызвать у него раздражение, вогнать в транс и только после этого вынудить зрителя сделать шаг навстречу. Все мы привыкли к тому, что нам рассказывают истории. Получив ворох бессвязных образов и метафор, мы пытаемся выстроить из них четкий сюжет. Дерево, яблоко, голова, шишка, всемирное тяготение… Человек сидел под деревом, яблоко упало ему на голову, он открыл закон всемирного тяготения, но на макушке у него выросла шишка. Конец. От этой привычки трудно отделаться.
Что касается меня, озарение, связанное с экспериментальным кино, пришло ко мне во время просмотра фильма Дерека Джармена «Синева», на который я отправилась, планируя написать для «Лип» ретроспективный обзор, посвященный его творчеству. Фильм, снятый умирающим от СПИДа и почти ослепшим режиссером, предоставляет зрителям возможность в течение почти двух часов любоваться залитым яркой синевой экраном, в сопровождении многоуровневого и захватывающего саундтрека. Наблюдать, как люди реагируют на это – или пытаются подавить свои реакции, – само по себе увлекательное зрелище.
Теоретически, нет ничего более нелепого и бесполезного, чем слепой режиссер – полагаю, с этим никто, включая самого Джармена, спорить не будет. Тем не менее не сомневаюсь, что Джармен знал: когда люди будут смотреть его фильм, он сможет управлять их сознанием. Знал, что каждый зритель будет отчаянно пытаться «снять» в своей собственной голове несуществующий фильм, просто для того, чтобы не сойти с ума. Помню, в первый раз, когда я показала студентам инсталляцию Сорайи Муш «Как небеса широки», и спросила, есть ли у кого-нибудь вопросы, парень, сидевший в среднем ряду, поднял руку и заявил:
– Да, мисс. Вопрос такой – что это было?
– Что ж, друзья мои, – ответила я. – То, что мы с вами видели, относится к так называемому третьему потоку канадского кино, потоку, который не имеет отношения ни к студии «Телефильм», ни к Квебеку. Подобный фильм можно снять самостоятельно, не прибегая к посторонней помощи и не обращаясь в государственные структуры за деньгами – хотя, если вы попросите, вам, возможно, и не откажут в финансировании. Дело в том, что между экспериментальным кино и голливудским спекулятивным жанровым кинематографом пролегает настолько огромная, насколько возможно, пропасть.
Смысл показа экспериментальных фильмов для меня состоит в том, чтобы продемонстрировать – если выйти за рамки традиционной системы, любому режиссеру может сойти с рук отсутствие как такового «смысла». Можно пойти против голливудских правил, согласно которым это в кино самое главное. Потому что в экспериментальном кино фильм сам по себе – смысл, вопрос и ответ, всё в одном.
В своем чистейшем виде, если все сделано правильно, когда вы смотрите экспериментальный фильм, вы входите в чужие сны. Вы впускаете в свое подсознание другого человека, надеясь, что его видения мирно уживутся с вашими.
* * *
Мне часто приходилось бывать на студии «Урсулайн», и я знала, как добраться туда кратчайшим путем, не пытаясь поймать такси: сесть на любой автобус, идущий на север. Доехать до Шербурна, потом пересесть на трамвай, идущий по Карлотон и дальше по Колледж. Выходить лучше всего на Огус-стрит, перед самым Бахерстом. Потом придется немного пройтись пешком в сторону Нассау, до Кенсингтон-маркет, в самом центре которого находится бывший гараж, на верхнем этаже которого и обосновалась студия «Урсулайн».
Основанная в 1994 году коалицией театральных и киноактеров, опечаленных отсутствием подходящей площадки для выступлений, студия служит с тех пор альтернативным кинотеатром и местом встречи тех, кто находится на задворках кинематографического мира – как создателей фильмов, так и их потребителей. Хотя раз в два года «Урсулайн» поучает весьма значительные денежные вливания из городских и федеральных источников, большую часть ее бюджета составляют кассовые сборы, платные услуги, а также доходы, которые приносит мастерская по ремонту велосипедов – базирующаяся в том же месте и тоже ориентированная на местное сообщество.
Итак, днем на первом этаже здания занимаются починкой велосипедов, а также проводят мастер-классы, обучая желающих собирать велосипеды самостоятельно. Вечером первый этаж запирается, зато второй распахивает свои двери для занятий совсем иного рода: моноспектаклей, фестивалей и «мировых премьер», на которых присутствует восемь бедолаг, примостившихся на складных стульях. Каждое лето «Урсулайн» превращается в крохотный киноуниверситет. В течение месяца здесь проводятся семинары и мастер-классы, которыми руководят именитые режиссеры со всего мира. Плати двести баксов, и тебе, что называется, дадут в руки удочку и снасти. Иными словами, научат включать камеру, объяснят, как с ней управляться, а потом даже помогут найти зрителей для твоего шедевра, заставив наиболее безропотных участников семинара посмотреть его от начала до конца. Этот опыт мне принес пару неплохих статей для «Лип».
Благодаря усилиям нынешнего руководства, студия выпускает также небольшой ежеквартальный журнал, посвященный экспериментальному театру (под названием «Ранящие»). Студии принадлежит также веб-дистрибьютер StreamStore, который занимается продвижением снятых на «Урсулайн» фильмов. Возможно, у кого-то может возникнуть впечатление, что в таком квартале, как Кенсингтон, столь элитарная организация выглядит чужеродной. Подчеркнутая аполитичность «Урсулайна», возможно, тоже кажется неуместной среди скопища книжных магазинов с анархистской литературой, веганских ресторанов и благотворительных магазинов, которые с начала 1960-х годов заполонили квартал. Этот район, подчеркнуто антикорпоративный, всегда привлекает студентов и иммигрантов, хотя некоторые, наиболее видные его обитатели, как это ни удивительно, принадлежат к высшим кругам общества, к финансовой и медийной элите Торонто, откуда предпочли самоустраниться.
К числу подобных добровольных изгнанников относился и организатор того памятного вечера, составивший программу сомнительных развлечений. Именно благодаря деятельности этого человека я попала в Уксусный дом – и так далее.
Вроб Барни родился в 1962 году и получил при рождении имя Роберт Джеймс Барни. Дополнительную букву он приписал к своему имени уже в школе, не желая иметь
