подняв ворот шинели, он в очередной раз решительным шагом отправился в сторону стихийного поселения.
— Ну куда он снова? С кем там разговаривать? — покачал патлатой головой интеллигент-Венечка, провожая коменданта взглядом из-под блестящих очков.
— С людьми, — ответил машинист, хотя и сам уже не был уверен в своих словах.
* * *
В лагере и правда не наблюдалось никакой человеческой активности. Ни следов рассыпанного угля, ни тем более крови, на снегу не виднелось. Награбленное ночью было уже давно и умело сныкано где-то в недрах этого помоечного караван-сарая. Однако судьба угля волновала Лаврухина в последнюю очередь. Завидев массивную фигуру Коровчука, комендант направился к нему. Бригадир, словно на троне, восседал в старом кресле на деревянных ножках, и грел пухлые ладошки у горящей бочки, пока рядом суетились особо приближённые. Он тоже заметил приближение Лаврухина, и, не поворачивая головы, заговорил первым.
— Ты вот знаешь, комендант, куда эти рельсы ведут?
— Туда ведут.
— А что — там?
Вопрос явно перебил боевой настрой коменданта.
— Ну, не знаю… Восток…
— Во-о-от, — довольно протянул Коровчук. — А мы тут посоветовались и, стало быть, решили, что нам всем нужно на Запад. Так что ты, комендант, не торопись. Переставляй паровоз. И вот тогда мы все с тобой поедем.
— Что?! — возмутился Лаврухин. — Это совершенно невозможно!
— Ну, привыкай, товарищ начальник, у нас тут, не как у тебя… Демократия. Народ решает.
— Ясно. Снова, значит, бредим… Время тянем? Не хотим договариваться? Так я пойду, мне плевать.
Комендант действительно собрался было уйти, но из группы сидящих чуть в стороне вдруг поднялся здоровый детина. В своём сереньком ватнике и коричневых сапогах он был почти не заметен, пока не распрямился в полный рост. От нервозности или для соблюдения некого этикета он стянул с головы шапку, скомкал её в крепких пальцах, продемонстрировав свою пшенично-жёлтую шевелюру, а потом приблизился парой широких шагов и громко произнёс:
— А меня и Восток устраивает. Чего тут сидеть впустую? Ехать надо. Я так считаю.
На пятачке вокруг бригадирского кресла возникло напряжённое молчание. Лаврухин снова ощутил спиной, как оказался в центре внимания сотен глаз. Выглядывающие из-за пологов палаток, скрытые надвинутыми шапками, смотрящие исподлобья — все они сейчас чего-то ждали.
— Тебе что же, наши правила напомнить? — пробасил Коровчук. — Кто не сидит, тот лежит!
— Да мне плевать! — мужчина демонстративно вытянулся ещё сильнее, нагло зыркнув в сторону побелевшего от злости бригадира.
— Сядь!
— Не буду. Я так думаю. Ехать всяко лучше, чем тут жопу морозить, — детина огляделся по сторонам и заговорил совсем громко. — Ребята, девчата! Кто уже собрался? Давай за товарищем комендантом! Поедем уже хоть куда-нибудь! Поезд долго ждать не станет.
По палаткам пошло шевеление. К пятачку, на котором стоял Лаврухин и светловолосый мужик, начал подходить народ со своей немудрёной поклажей.
— А сам? — спросил комендант, заметив, что у здоровяка с собой ничего не было.
— А я потом. Тут ещё стариков много, баб… С детками опять же… Надо поговорить. Помочь. Завтра утром всех приведу.
— Звать-то тебя как?
— Савченко.
— Убьют тебя, Савченко… — проговорил Лаврухин.
— Кишка тонка! — усмехнулся детина. — Днём да поодиночке они трусливые. А ночью… Я не сплю.
Комендант кивнул, а потом повёл собравшихся к эшелону. По пути пожалел только, что не пожал руку этому мужику. Привык свои вечно держать в карманах. А после решил, что, может, оно и к лучшему — не раздражать лишний раз. Вдруг обойдётся?
* * *
Весь день до позднего вечера к поезду тянулись люди, замотанные кто во что. Группками по пять-шесть человек, гружёные небольшим количеством ручной клади.
Венечка стоял у открытой двери тамбура, смотрел, как новоприбывших распределяют по вагонам и по обыкновению курил.
— И почему мы, скажите на милость, должны кого-то забирать? Вы уверены, что мест хватит? — пробурчал он, завидев Лаврухина.
— Не волнуйтесь. Всех разместим.
— Вы хоть их проверяли?
— Надо будет, каждого проверю. Может, с тебя начать? — огрызнулся комендант. Венечка замолчал, но со своего наблюдательного поста не ушёл. Продолжил с подозрительностью и любопытством вглядываться в незнакомые лица. Закурил вторую сигарету.
Мужики какие-то мрачные — рожа кирпича просит. Бабы в бесформенных пуховиках, закутанные в платки — как недавно из-под коровы. Некоторые с детьми. Такими же грязными и лохматыми. Сброд одним словом.
Вот от общей массы отделилась фигурка поизящнее. Молодая девчуля, лет двадцать от силы, тоже в куртке с капюшоном, но всё-таки помоднее, и видно, что симпатичная. И сразу к коменданту. Ну, понятное дело — будет мосты наводить. Проститутка, небось. Такие сразу чуют, к какому мужику следует присосаться.
От этих размышлений тонко организованной Венечкиной натуре стало отчего-то так противно, что он бросил недокуренную сигарету и ушёл в купе. Тем более, что дальнейшего разговора новой пассажирки с Лаврухиным, ему всё равно не было слышно.
— Товарищ комендант, — залепетала девушка. — Меня Ксанкой звать. Можно к вам обратиться?
— Что?
— У меня там жених остался… Колька.
— Что ж с тобой не пришёл?
— Говорит, что не возьмёте его. Боится он… — Ксанка опустила глаза. — Это ж он у вас на днях уголь воровал…
— А ты что же тогда его закладываешь? — усмехнулся Лаврухин.
— Да он не со зла… Дурак просто! — девушка серьёзно посмотрела на коменданта. — Это его боров наш — бригадир — заставил. Велел Кольке ночью уголь таскать, чтобы меня никто не тронул, а иначе… Вот Колька меня за два мешка и выкупил. Я говорю — «вместе пошли», а он — «сама иди», а ему, мол, сюда дорога уже заказана.
— Ясно, — Лаврухин на минуту задумался. — Ладно. Завтра ещё поговорю с вашим Савченко. Одобрит — возьмём твоего Кольку. Но только под твою ответственность.
Глаза Ксанки загорелись радостью, она вдруг так крепко схватила и обняла Лаврухина, что тот аж пошатнулся.
— Ой, спасибо вам, товарищ комендант! Спасибо огромное! Можно я вас поцелую?
— Не положено!
Отстранившись, Лаврухин оставил сияющую девицу и зашагал вдоль вагонов. Нужно было проконтролировать погрузку и размещение пополнившегося личного состава. И хотя человеческий ручеёк, чёрной змейкой топавший через белое поле, к ночи окончательно иссяк, но спать коменданту не пришлось. Завтрашний день обещал быть непростым. Прокручивая в голове свои мысли, Лаврухин несколько раз наливал себе чаю, потом проверял, заряжен ли пистолет, поплотнее кутался в верблюжье одеяло, взбивал слежавшуюся подушку, но так и встретил предрассветные сумерки в каком-то полусонном забытьи.
* * *
Окончательно он проснулся, когда Путилин начал греметь тяжёлой тендерной дверью. Накинув шинельку и засунув ноги в проклятые сапоги, комендант вышел в тамбур и молча поприветствовал машиниста. Вид у Лаврухина, похоже, был
