к манежу, удерживали их тычками палок, взмахами плетей, грозными окриками.
Перед трибунами выстроились участники скачек.
Куджула огляделся: бока лошадей покрывают попоны с вышитой тамгой рода, узда украшена золотыми и серебряными пронизями, позолоченными налобниками, на ветру развеваются цветные штандарты с изображением культового животного или священного символа. У саков из Арии на попонах – круг со стрелой, а на флаге – грифон, у парфян – буква арамейского алфавита и фаравахар[45], у хорасмиев – знак Анахиты: три черных кружка, а также маковая коробочка, у гандареев из Таксилы – свастика и слоновья голова, у согдийцев – греческая буква и синий волк.
Все наездники из княжеских родов, молодая поросль, рядом с каждым оруженосец. Куджула сжимал в руке древко копья с флажком, на котором скалила пасть собачья голова, тотем Герая. Тамгой рода служил круг с топорами, символизирующий объединение под властью асиев четырех других кушанских племен.
Бок о бок с молодым хозяином находился Октар. По лицу кангюйца никогда не скажешь, что он чувствует: всегда спокоен и уверен в себе.
Справа от Куджулы в нетерпении фыркали кони Пакоры и его слуги, потрясая гривами с вплетенными в них лентами. Царский сын сидел на бактрийской кобыле неподвижно, словно каменный, а мощный, как будто раздутый, оруженосец с бычьей шеей то и дело бросал на кушана косые взгляды. Его чалая лошадь была под стать всаднику: рослая гривастая колхидка с полугорбатой головой, широкой грудью, ноги с короткими бабками – некрасивая, но жуть какая сильная. Где только раздобыли такую?
Наконец загрохотали дамамы, затем вступили дафы, постепенно ускоряясь, сбиваясь то на ритмичный дробный рокот, то на рассыпчатый звон, то на все сразу, и из задрапированного красной тканью прохода в центре трибуны появился Гондофар.
Полы голубого халата были обшиты золотыми ромбиками и пирамидками, а ворот обсыпан самоцветами. На голове царя красовался мягкий кулах[46] с вышитой канителью птицей Варган. В руке он держал железный шестопер с позолоченным втоком – символ власти.
Благосклонно выслушав ликующие крики толпы, Гондофар опустился на покрытый львиной шкурой трон. Справа от него восседала ассакенская знать: родственники царя и главы кланов. Эта часть трибуны поражала роскошью одежды, лисьими и собольими мехами, блеском золота.
По левую руку располагались вожди эллинской диаспоры: архонты, зажиточные клерухи, гиппархи[47], настоятели храмов. Золотые фибулы с крупными самоцветами, схватывающие ткань у шеи, говорили о достатке и высоком положении македонян, однако в однотонных гиматиях они выглядели скромно – кичиться богатством перед варварами считалось среди коренных жителей Бактры неприличным.
Зато их жены и дочери не уступали ассакенским женщинам в обилии и изяществе золотых диадем, брошей и браслетов. Некоторые закрывали лица и плечи от яркого солнца широкими полями соломенных шляп.
Эллины Бактры присутствовали на празднике по принуждению. А куда денешься – свита царя обязана сопровождать его на всех церемониях, даже устроенных во славу языческого божества.
Когда-то жрецы Артемиды скрепя сердце согласились на установку в святилище фигуры Анахиты из соображений здравого смысла: ничего, что статуи стоят рядом, зато храм останется целым и невредимым. Новые поколения эллинов успели привыкнуть к странному соседству богинь и часто приносили дары обеим сразу. Тем более, что и та, и другая помогают при родах, а также наполняют груди женщин молоком. Только ассакены называли кумирню по-своему – «храмом Воды».
Ближе всех к царю сидел стратег[48] с семьей – крепкий бородатый мужчина средних лет. Величественная осанка и волевой подбородок выдавали в нем уверенного в себе воина. Его жена и дочери оживленно переговаривались, поглядывая на всадников.
Одна из девушек, совсем юная, с вьющимися русыми волосами, собранными на затылке в лампадион, что-то увлеченно рассказывала соседке, трогательно сложив перед собой ладошки. Светлые пряди спадали с висков, обрамляя не тронутое загаром лицо с высоким лбом. Даже на расстоянии Куджула заметил ее беззащитную, удивительно милую улыбку.
Отшумели мартовские ливни, отгремели грозы, земля напиталась влагой и покрылась сочным разнотравьем. Пастухи за несколько дней до игр прогнали по полю стада коз, которые срезали траву до корней. Животные съели бы и корни, раскопав землю копытами, но козопасы не дремали, не давали животным застояться на одном месте: без корней грунт пересохнет, потеряет упругость.
Затем по долине цепью прошли рабы, собирая в мешки все лишнее, ненужное, опасное – коряги, булыжники, керамические черепки. Они срезали бугры, заливали отравой кротовые норы, после чего засыпали землей.
Апрельское солнце жадно впивалось лучами в почву, вытягивая из нее остатки влаги, а поле наливалось силой, твердело, готовясь к безжалостным ударам лошадиных копыт, азарту и ярости схватки.
5
После того, как участники состязания по очереди поприветствовали Гондофара, глашатаи объявили перерыв – царь и свита должны перед началом скачек по традиции выпить вина. Виночерпии засуетились, забегали между рядами, раздавая ритоны, подтаскивая кувшины, в то время как наездники вместе с конями ожидали возле трибун.
Выскочили два карлика-шута, забрались на баранов, схватились руками, кривляясь и дурачась. Свита покатывалась со смеху, глядя на потешных борцов.
Тем временем жрецы запалили хворост и начали принимать жертвы от паломников: голубей и всякую птицу – от бедных; ягнят и бычков – от тех, кто побогаче. Предназначенные богине куски мяса и содранные шкуры с молитвой бросали в горящий хворост, а остальные части туши зажаривали на вертелах, раздавая всем желающим.
Обреченно кричали животные, мелькали в воздухе тесаки, кромсая шеи, топоры с хрустом разрубали кости, кровь лилась рекой по алтарям…
День был ясным, хотя и ветреным. Со стороны степи ветер приносил не различимую для глаза, но ощутимую на коже и во рту сухую пыль. В бездонном лазоревом небе мелкие барашки облаков плыли рядами друг за другом, словно там уже начались скачки, и теперь белые кони несутся к солнцу, управляемые невидимыми всадниками.
Оруженосцы еще раз проверили сбрую – не сбились ли ремни уздечки, нет ли трещин в пронизях-застежках, насколько туго схвачены подпруги. Тут важно, чтобы хитрая лошадь не надула живот, когда затягиваешь трок. Если появится слабина, седло от тряски может сползти набок, тогда всаднику будет трудно удержаться на коне.
Теперь на лошадях были только чепраки и седла. Наездники сняли с себя все лишнее, оставшись в туниках и легких сандалиях. Распорядитель в красном тюрбане и длинном парчовом халате ходил от одного участника к другому, справлялся, все ли в порядке, нет ли просьб.
Следом поспевал вертлявый помощник, всюду совал нос, дергал подпруги, угодливо скалясь. В суматохе подготовки на него никто
