живу здесь так долго, что не узнаю большую часть своего барахла. Я возьму только самое необходимое. То, что мне понадобится, чтобы выжить.
Мои инструменты звякают в коробке, когда я ставлю ее на стол рядом с сумкой.
Это важные вещи. Так я зарабатываю на жизнь. И это единственное, что я по-настоящему осознаю.
Мой взгляд падает на коробку, которая лежит рядом с клавиатурой — машинку для стрижки бороды, которую я купил, чтобы произвести впечатление на Элси.
Она звякает о металлическую корзину для мусора.
Хорошо. Отлично. Мне она все равно не понадобится.
Золотистый вечерний свет проникает сквозь жалюзи. Я запутался, потерял счет времени, собирая вещи в своем кабинете. Моя голова как по команде поворачивается к окну, от этого инстинкта я до сих пор не могу избавиться.
Сейчас больше семи вечера. Элси может быть там.
Нет.
Нет, я не буду смотреть.
Я бросаю папку в сумку, не обращая внимания на то, что держу в руках. Это может быть важно. Она может быть пустой. Я не знаю. Ничего не могу прочитать, ни на чем не могу сосредоточиться до тех пор, пока не узнаю, здесь ли она.
Последний взгляд. Лишь для того, чтобы попрощаться.
У меня болит нога, когда я прихрамываю к окну. В последнее время без присутствия милой Элси мне стало хуже. Она успокаивает все во мне — мои недомогания, мое мрачное настроение, пустоту одиночества, которая скручивалась в моем животе. Когда я раздвигаю шторы и вижу ее там, сияющую и вытянувшуюся на матрасе, мое сердце замирает в груди.
Через две секунды оно, запинаясь, возвращается к жизни, и бьется еще сильнее, чем раньше. Так сильно, что у меня должны бы уже затрещать ребра.
Элси.
Я наклоняюсь ближе, и стекло запотевает от моего дыхания. Она плывет именно так, как ей всегда нравилось, но выглядит неважно. Ее плечи сгорбились, а кожа побледнела. Вместо бикини она надела мешковатую мужскую белую футболку.
Ревность сжимается у меня в груди. Я с трудом сглатываю, подавляя желчь.
Чья это футболка? Неужели какой-то придурок расстроил ее и вынудил выглядеть такой подавленной?
Я выскакиваю из своего кабинета, прежде чем успеваю собраться с мыслями, и огибаю бассейн неровными шагами.
— Кто это сделал?
Я не сержусь на нее, и никогда не смог бы рассердиться, но мой крик пугает ее. Элси подпрыгивает на своем матрасе, ее рот приоткрывается, и вода брызжет ей на колени. Ткань на животе промокла и стала прозрачной.
— Что за… Таннер? Боже мой, ты здесь.
Элси смотрит на меня с широко раскрытыми глазами и бледным лицом. Я заслуживаю ее потрясения, ее осуждения, всего этого. Чего я не ожидал, так это того, что она скорчит гримасу.
— Элси!
Прежде чем я осознаю это, я уже в бассейне и, будучи полностью одетым, пробираюсь к ней.
— Не плачь, милая девочка. Расскажи мне, кто тебя расстроил. Скажи, и я заставлю их заплатить.
Она громко шмыгает носом, ее щеки намокли, но когда я тянусь к ней, она отстраняется. Плывет дальше на своем матрасе, скрестив руки на груди.
— О чем ты говоришь, Таннер?
Приложив усилие я понижаю голос. Заставляю слова звучать ровно. Успокаивающе, как и хотел изначально.
— Мне нужно знать, кто тебя расстроил. Чтобы я мог все исправить.
Элси фыркает, и это звучит по-другому. Это не тот ее звонкий смех. В этом звуке чувствуется горечь.
— Тогда лучше посмотри в зеркало, Таннер. Единственный человек, который причиняет мне боль — это ты.
Она соскальзывает с матраса, и футболка развевается на воде, когда она поворачивается, чтобы уйти. Там, где ткань касается ее кожи, она прилипает к ней и становится прозрачной, но, хотя мой член твердеет, я этого почти не замечаю. Мои плечи опускаются. В груди гаснет последняя искра.
Я причинил ей боль.
Для нее это не прошло бесследно.
— Твое плечо. Этот синяк…
Я не могу подобрать слов.
Не могу выразить, как мне жаль, как это меня убивает.
— Я никогда… я не должен был… Элси.
Она замирает, вода доходит ей до груди. Медленно она поворачивается ко мне лицом, в ее глазах застывает недоверие.
— Таннер. Так вот в чем дело? Синяк?
Я опускаю голову.
Не могу смотреть на нее.
Мне так стыдно.
Девять
Элси
Человек, стоящий в бассейне передо мной, выглядит сломленным.
Король повержен.
Широкие плечи Таннера сильно опущены, его покрытое шрамами лицо опустилось к воде. Черная рубашка промокла насквозь, прилипая к рельефной груди, а на татуированных предплечьях блестят капельки воды.
Так вот в чем проблема? Это из-за тех маленьких синяков, которые он оставил на мне?
— Таннер.
Я с осторожностью делаю шаг вперед. Он не поднимает глаз. Даже когда моя рука поднимается из воды — разбрызгивая блестящие капли — и ложится ему на плечо.
— Таннер. Послушай меня. Я не обращала внимания на эти синяки. Они не причинили мне боли. Все не так уж и плохо. Я…
Мои щеки порозовели.
— Мне они даже понравились.
Он смотрит на меня, его брови приподнимаются. В его глазах появляется проблеск надежды, и, Боже, мое сердце никогда так не сжималось.
Я провожу большим пальцем по его плечу, взад-вперед.
— Действительно?
Он внимательно изучает меня, будто пытается прочитать ложь на моем лице. Он знает и читает меня так хорошо, что, вероятно, смог бы.
— Да.
Мои щеки горят сильнее солнечного ожога, но я продолжаю. Это слишком важно.
— Мне понравилось чувствовать твои прикосновения. Сравнивать отпечатки своих ладоней с твоими.
Я прочищаю горло, и мой голос внезапно становится хриплым.
— Мне понравилось, что ты отметил меня. Будто… будто я принадлежу тебе.
Он меняется у меня на глазах. Становится выше, уверенней. Таннер поднимает подбородок, и его грудь вздымается так сильно, что по моей груди пробегают крошечные волны. Они достигают моей прозрачной футболки, и его темный взгляд останавливается на моих сиськах.
— Чья это футболка? — бормочет он.
Я искоса смотрю на него.
— Хм. Твоя?
Послушайте, знаю, что воровать — плохо. Понимаю. Действительно. Но я была в прачечной, так сильно скучая по нему, все еще ощущая покалывание от того, что он так близко, и когда я увидела стопку его вещей…
Дерьмо.
Я прикусываю нижнюю губу.
— Прости, — выпаливаю я. — Я верну ее, клянусь. Мне не следовало брать…
Его губы прижимаются к моим.
Таннер накрывает мое тело подобно самой мощной волне — непреодолимая сила поднимает меня и прижимает к себе. Я льну
