битвы, на наш взгляд, следует оставить открытым, хотя, если предположить, что текст первоначально не имел разбивки по годам, гипотеза Н.Г. Бережкова с текстологической точки зрения представляется вполне приемлемой. Упомянутая Н.Г. Бережковым вставка является отнюдь не единственным дополнением в статье 1016 г.: к их числу относится также заключительная фраза: «И бы тогда Ярославъ Новегороде лет 28»[157], помещенная после сообщения о вокняжении Ярослава.
Определенные сложности представляет летописная заметка под 6525 (1017) г.: «Ярославъ иде [в Киевъ] и погоре церкви» (в Лаврентьевском списке этот фрагмент дефектен и нуждается в конъектуре, тогда как в других списках представлен в более полном, но грамматически модифицированном виде – ср.: «Ярославъ ввоиде в Кыевъ и погореша церкви» – в Ипатьевском; «Ярославъ вниде в Кыевъ, и погореа церкви» – в Радзивилловском)[158]. Эта информация вступает в противоречие с фразой о вокняжении Ярослава в Киеве в конце статьи 6524 г. («…Ярославъ же седе Кыеве на столе отьни и дедни»), которая, как показывают наблюдения А.П. Толочко и Т.Л. Вилкул, является «этикетной» формулой интронизации князей, вошедшей в употребление в конце XI в.[159] В этом случае первоначальный текст рассказа, следующего за словами: «И поиде на Святополъка», может иметь следующий вид: «Слышавъ же Святополкъ идуща Ярослава, пристрой бещисла вои, Руси и Печенегъ, и изыде противу ему к Любичю об онъ полъ Днепра, а Ярославъ объ сю и не смаху ни си онехъ, ни они сихъ начати, и стояща месяце 3 противу собе. И воевода нача Святополчъ ездя възлеберегъ, укаряти Новгородце, глаголя: „что придосте с хромьцемь симь, овы, плотници суще? А приставимъ вы хоромоверубити нашихъ". Се слышавше Новгородци, реша Ярославу яко „заутра перевеземъся на ня; аще кто не поидеть с нами, сами потнемъ [его]"». Бе бо уже в заморозъ. Святополкъ стояше межи двема озерома, и всю нощь пилъ бе с дружиною своею. Ярослав же заутра, исполчивъ дружину свою, противу свету перевезеся и выседъ на брегъ, отринуша лодье от берега, и поидоша противу собе, и сступишася на месте.
Быстъ сеча зла, и не бе лзе озеромь Печенегомъ помагати, и притиснуша Святополка с дружиною къ озеру, и въступиша на ледъ, и обломися с ними ледъ, и одалати нача Ярославъ. Видев же [се] Святополкъ и побеже, и одоле Ярослав. Святополкъ же бежа в Ляхы. Ярославъ [же вн] иде в Киевъ и погоре церкви»[160].
Статья 6526 (1018) г., где рассказывается о приходе на Русь Святополка и Болеслава I, поражении Ярослава на Буге и его бегстве в Новгород, вторичном вокняжении Святополка в Киеве и об избиении поляков, согласно мнению Д.И. Иловайского и А.А. Шахматова, испытала влияние статьи 1069 г., рассказывающей об аналогичном событии при Изяславе Ярославиче[161]. В пользу позднего происхождения этой статьи высказался А.Б. Головко, предположивший, что ее автором был летописец, оппозиционный Ярославу[162]. По мнению С.М. Михеева, к первоначальному тексту статьи относятся три фрагмента: 1) от слов: «Приде Болеславъ съ Святополкомь на Ярослава с Ляхы…» – до слов: «Ярославъ же убежа съ 4 мужи к Новгороду»; 2) от слов: «Ярославу же прибегшю Новугороду» – до слов: «Болеславъ же бе Кыеве седя»; 3) от слов: «Святополкъ же нача княжити Кыеве.» – до конца статьи, сообщающем о вторичном изгнании Святополка Ярославом, тогда как остальные фрагменты были добавлены под влиянием польского присутствия в Киеве в 1069 г.[163] С текстологической точки зрения эту реконструкцию надо признать вполне удовлетворительной, несмотря на то что в результате позднейших построений исследователя, связанных с реконструкцией текста «Древнего сказания» 1016/17 г., текст летописной статьи 1018 г., представляющий сюжетную общность со статьями 1014–1016/17 гг., не отнесен к его составу[164]. Необходимо отметить, что первоначальный текст статьи, по-видимому, был нейтрален к Святополку, а вторичные дополнения наряду с его дискредитацией были призваны выдвинуть на первый план Болеслава Храброго (ср.: «Болеславъ же вниде в Кыевъ съ Святополкомь, и рече Болеславъ: „разведете дружину мою по городомъ на покоръмъ, ибысть тако“»; «Болеславъ же бе Кыеве седя, оканьныи же Святополкъ рече: „елико же ляховъ по городу избиваите я“, и избиша ляхы»)[165], и данная тенденция получила дальнейшее развитие в памятниках новгородского летописания XV в., которые сообщают об интронизации Болеслава на киевском столе[166]. Этот вопрос до недавнего времени оставался спорным. Например, В.Д. Королюк сначала полагал, что такое развитие событий было вполне возможным, однако позднее пришел к выводу, что подобная точка зрения должна быть отвергнута[167]. Позже в пользу первой точки зрения Королюка высказался М.Б. Свердлов[168]. Наблюдения А.В. Назаренко и А.В. Поппэ, обративших внимание, что Титмар Мерзебургский пишет об интронизации Святополка Болеславом[169], свидетельствуют против подобного предположения. По всей видимости, редакторы летописного рассказа о событиях 1018 г. сознательно гипертрофировали тот факт, что Святополк являлся ставленником польского князя, дабы подчеркнуть его политическую несостоятельность. Что касается летописной статьи 6526 (1019) г., рассказывающей о битве Ярослава со Святополком на Альте, здесь следует согласиться с мнением тех исследователей, которые считают ее позднейшей вставкой, обусловленной влиянием борисоглебского культа[170], отметив, что она требует отдельного сопоставления с соответствующим фрагментом паримийных чтений Борису и Глебу[171]. Таким образом, с одной стороны, можно считать доказанным, что первоначальный рассказ о борьбе за «наследство Владимира Святославича» рассказывал только о борьбе правителей Новгорода и Киева или, говоря словами Н.И. Милютенко, являлся «Повестью о борьбе Ярослава со Святополком»[172], с другой стороны, следует отметить, что он являлся не самостоятельным произведением, а органической частью «прототекста» летописи.
Большинство исследователей, реконструирующих обстоятельства междоусобной войны 1015–1018 гг., смешивает первичные и вторичные сюжеты, составляющие общую картину этих событий[173], вследствие чего представления о приоритете «старейшинства», которые зафиксированы в текстах Борисоглебского цикла, переносятся на начало XI в.[174]Между тем подобные историографические конструкции нуждаются в пересмотре, поскольку в реконструируемом первоначальном летописном рассказе упоминания о «старейшинстве» отсутствуют, а отдельные элементы его и вовсе свидетельствуют о том, что политическое положение Святополка в Киеве летом 1015 г. являлось непрочным: он должен был скрывать информацию о смерти Владимира, чтобы успеть заручиться поддержкой населения – «людей» города, о которых в повести «Об убиении» говорилось, что это «кыяне»[175], поскольку новгородский князь имел в Киеве своих информаторов, не только в лице Предславы, но, как выясняется из рассказа НГЛМ о Любечской битве 1016 г., и в окружении Святополка, где «бяше Ярославъу мужь воприязнь»[176]. Это значит, что в качестве лидера княжеского рода Святополк воспринимался далеко не всеми, вне зависимости от того, был ли он сыном Ярополка Святославича,
