деревянный пол, только что натертый воском, в центре которого расстелен ковер кремового цвета, усыпанный темно-розовыми капустными розами. Кровать с балдахином и бархатным кремово-розовым пододеяльником, гладкие простыни кремового цвета, аккуратно заправленные под нее, и подушки в той же цветовой гамме, сложенные в три слоя, пушистые и манящие. Здесь есть обычная мебель — туалет, шкаф, комод и темно-розовое бархатное кресло у большого окна с вышитой подушкой на одной стороне. Есть и небольшая книжная полка, но она пуста, словно ни у кого не хватило воображения придумать, какими книгами заполнить ее для гостей. Или, что более вероятно, Игорь хотел оставить меня без развлечений, чтобы мое воображение разгулялось, думая обо всем, что может со мной случиться, если я осмелюсь бросить ему вызов. Все способы, которыми он может причинить мне боль, если я откажусь подчиниться его воле.
Да и как я могу отказаться? В конце концов, он получит то, что хочет. Я получу удовлетворение от борьбы, на какое-то время. Но в конце концов это удовлетворение обернется болью. Он победит, несмотря ни на что. Так поступают мужчины вроде него.
Я была глупой, когда верила, что смогу освободиться от этого.
Я хожу туда-сюда, кажется, часами, пытаясь придумать, что делать. И все время возвращаюсь к жестокому, сокрушительному осознанию того, что я ничего не могу сделать. Я здесь пленница, и у меня нет возможности сбежать. Возможно, со временем мне это удастся. Я смогу найти способ проскользнуть мимо Игоря на какую-нибудь экскурсию, в какое-нибудь путешествие, если он когда-нибудь выпустит свою новую птичку из клетки. Но это случится нескоро. И правда в том, что какой бы сильной я ни была, какой бы сильной ни хотела себя считать, я знаю, что есть предел тому, что я могу вынести.
Особенно когда речь идет о том, что, как я знаю, запланировал для меня Игорь.
А если за мной придет Габриэль?
Я не могу позволить себе надеяться на это. Не тогда, когда я знаю, какие последствия, это может иметь для него и его семьи.
Чувство вины захлестывает меня, горячее и густое, потому что я знаю, каково это — быть травмированной мужчинами с оружием, мужчинами с грубыми руками и еще более грубыми угрозами. Это моя вина, что Сесилии и Дэнни теперь есть чего бояться. Я виновата в том, что вошла в этот дом, зная, что преследует меня. Я не верила, что они когда-нибудь придут за мной, и что Игорь снова вспомнит обо мне после того дня, когда для его гнева были другие, более серьезные мишени. Более сильные.
Но я сделала скидку на то, как сильно мужчины любят причинять боль тем, кого они считают слабее себя. Сколько удовольствия они получают от разрушения ради разрушения. То, что я могу предложить Игорю, для него вкуснее, чем деньги или даже настоящая месть, тем, кто на самом деле виновен в смерти Петра. Он верит, что сможет меня сломать. А если и не сможет, то будет наслаждаться попытками, пока не сделает это или пока не убьет меня.
От этой мысли меня так тошнит, что я вынуждена бежать в ванную. Мраморная плитка холодит колени, а меня тошнит, пока желудок не опустеет, пока в горле не останется ничего, кроме жгучей кислоты. Затем я прижимаюсь головой к фарфоровой поверхности, плотно зажмуриваю глаза и стараюсь не заплакать. Я не хочу, чтобы Игорь или кто-либо еще здесь получил удовольствие, увидев следы моих слез.
Я хочу в душ, но мысль о том, чтобы раздеться догола, заставляет меня чувствовать, что у меня будет приступ паники, поэтому вместо этого я иду и сажусь на кровать. Я чередую ходьбу и сидение, пока в дверь не постучали, и я услышала, как повернулся замок. Симпатичная блондинка в черной униформе — несомненно, горничная — входит со стопкой одежды.
— Мистер Ласилов считает, что это подойдет вам по размеру, — чопорно говорит она. — Если нет, вы можете позвонить и попросить, чтобы вам принесли что-нибудь другое. Кто-нибудь сходит и купит все необходимое, — добавляет она, как будто у меня могло сложиться впечатление, что я сама пойду покупать себе одежду. Я чуть не разражаюсь смехом, но не хочу ее пугать, поэтому сглатываю.
Я вижу напряжение под ее чопорной внешностью, страх, что я скажу или сделаю что-то, что может вызвать неприятности, которые обрушатся на нее. Каждая женщина в этом доме — потенциальная жертва, козел отпущения для мужского гнева. Сейчас и в будущем мне придется быть осторожной и следить за тем, чтобы не спровоцировать гнев Игоря на женщин, работающих здесь. Чтобы не дать ему повода причинить боль им, а не мне.
— Спасибо, — удается мне. Я хочу спросить ее имя, но не решаюсь. Если она не называет его добровольно, значит, на то, есть причина. Сомневаюсь, что Игорь хочет, чтобы я была в дружеских отношениях с кем-то из домочадцев.
Она улыбается, покачивая головой, и выбегает из комнаты. Я слышу, как за ней поворачивается замок, запирая меня обратно.
Я подхожу к стопке одежды на кровати. Меня не удивляет, что мои джинсы и футболка с длинным рукавом не соответствуют тому, что Игорь ожидает от меня в своем доме. Но я намерена не снимать их как можно дольше. В какой-то момент, не сомневаюсь, я буду вынуждена надеть то, что он мне прислал. Я вижу несколько платьев, модные топы и, похоже, пару стильных брюк. Пара туфель на каблуках лежит на вершине кучи. Я сажусь на край кровати рядом с одеждой и смотрю на нее так, словно она может укусить. От одной мысли о том, что Игорь увидит меня в чем-либо, что обнажит перед ним мою кожу, по позвоночнику пробегают мурашки.
Но я снова понимаю, что у меня нет выбора. Точно так же, как у меня нет выбора, когда несколько часов спустя в дверь снова сильно постучали и внутрь вошли трое мужчин.
Мгновенно меня охватила паника, словно тысяча муравьев, кусающих мою кожу. Двое из них — охранники, они стоят по обе стороны двери и смотрят прямо перед собой, как будто им приказали не смотреть на меня, как бы сильно им этого ни хотелось. Третий, как я полагаю, доктор.
Он одет в обычную одежду — брюки и рубашку на пуговицах, редеющие седые волосы зачесаны назад. В руках у него медицинская сумка, и он смотрит на меня с холодным бесстрастием, которое, как мне кажется, призвано меня успокоить. Дать мне понять, что он
