четвертаку от хозяина, радостно дёрнули домой ужинать, а Миша с Костей прошли в дом.
Это был типичный купеческий дом, почти достроенный и пахнущий свежим лесом. Хозяин явно был не из богатеев, всё было скромненько, но по делу. Мебели ещё не было, зато повсюду валялся строительный мусор и кое-какой нехитрый инструмент. Хозяин на время стройки использовал дом как склад, и половина дома была забита какими-то тюками, мешками и кадками. С его слов, торговал он овсом и соленьями, которые возил вниз по Волге вплоть до Архангельска. Там покупал рыбу и икру и уже их вёз сюда. Продавал здесь, в уезде, и в Нижнем. Как раз послезавтра должен был идти его обоз в Старов.
— Вот на нём и поедете, — довольно потирая бока, закончил он и ушёл распорядиться за ужин и ночлег для гостей. Дом был с мезонином, и ужин с железными кроватями те же мальцы затащили на второй этаж. Сам хозяин спал на первом, поближе к товару.
Ужин был царский, хозяин не поскупился. К рыбе, ржаному хлебу и мёду прилагался целый фунт зернистой икры. Сотворя молитву, послушники радостно принялись за «хлеб насущный». Целый день без крошки во рту даром не проходит, и дары Каспия на пару с местными дарами природы пришлись очень кстати. Через час, прибравшись и спрятав в рюкзак остатки ужина, друзья загасили лампаду и улеглись спать.
— Слушай, а здесь очень даже жить можно, — мечтательно глядя в потолок, начал Костя.
Миша сам уже как минут пять об этом думал. Его мысли были сумбурны и непоследовательны, но сходились в одном: жизнь в России 19 века была намного проще и понятнее, чем в 21 веке. Народ был отзывчивее, щедрее, искреннее. Всё было по-другому.
Сегодня, когда он творил молитву перед стройкой, результат был такой, какого никогда не было ранее. Сколько раз он читал «Отче наш» в монастыре, это просто был ритуал. Сегодня же, где-то на середине текста, он вдруг ощутил, как огромная и, в тоже время, мягкая сила вошла в него и придала уверенность и лёгкость его действиям. А по окончании молитвы было состояние такой возвышенности, которого никогда не было раньше. Он с радостью прочитал молитву перед ужином и состояние повторилось. Что это, место такое особенное или вся действительность вокруг иная, или он уже сам изменился. Эти вопросы не давали ему покоя. Костя между тем продолжал.
— Вот подумай, нам за два дня работы дадут 10 рублей. За эти деньги можно купить двенадцать фунтов чёрной икры! Шесть кило! Дома на это дело пришлось бы полгода пахать. Вот скажи, как это можно?
— Ты со своей икрой уже все уши прожужал, ещё днём, — слегка раздражаясь оборвал его Миша. Ты вообще чувствуешь, что здесь место другое, всё по-другому, люди разговаривают спокойно, какое-то другое состояние… Чувствуешь?
Теперь была очередь замолчать Косте.
— Ну да, в магазине сдачу в три раза больше дали, не обманули, — после некоторой паузы попытался попасть в ответ Костя.
— Ясно, ничего ты не чувствуешь, — вздохнул Миша и скрипуче повернулся на другой бок.
— Ну конечно, куда уж нам… — хотел ещё что-то сказать Костя, но захлестнувшая его обида смыла с языка все слова и оставила немым. Полежав ещё пару минут молча, он нетерпеливо встал и подошёл к окну.
Внутри всё клокотало и совершенно не соответствовало тому великому спокойствию, что было за окном. В селе абсолютно не было огней и в кромешной темноте звёздное небо казалось намного ближе чем обычно. Оно обнимало его практически полностью и было совсем рядом. «А, может, Миша и прав, говоря, что тут всё по-другому» — думал Костя.
Какое-то глубокое, щемящее чувство, как бы прогрызая себе дорогу, давило на грудь и просилось наружу. Как будто что-то долго спало, почти заросло и теперь ему обязательно нужно было выйти. Уже практически чувствуя физическую боль, Костя заплакал. Это не были слёзы страдания, это были слёзы облегчения. События дня, эмоции, переживания накопились, и держать их в себе дальше было просто невозможно. Слёзы текли ручьём, сначала ему было стыдно за них, и он их тихонько смахивал, но потом бросил это дело и начал отчётливо шмыгать носом. Услышав эти звуки весеннего леса, Миша поднялся с кровати и тоже подошёл к окну. Костя сидел на подоконнике, его плечи периодически дёргались и он почти бесшумно ревел. Миша оторвал бумажное полотенце с рулона на табуретке, служившей им столом, и дал Косте. Тот закивал и начал громко сморкаться. Это не только не остановило процесс, но напротив, он, уже не скрываясь, рыдал. Миша положил его голову себе на плечо и начал потихоньку гладить, приговаривая: Ну вот и ты начал чувствовать, очень хорошо…
— Оно… оно, рядом, — сквозь всхлипы проговорил Костя. — Кто?
— Небо… Оно… я никогда его так близко не видел.
Миша одной рукой тихонечко открыл окно и понял о чем говорил Костя.
Когда живёшь в большом человеческом муравейнике, нет времени ни на что. Ты всегда занят очень важными и неотложными делами, суетой сует. Вселенная, необъятная и необъяснимая, всегда готовая к диалогу с тобой, так и остаётся непознанной, потому что ты просто о ней забыл. Будучи её неразрывной частью, ты её игнорируешь, оставляя на потом самое главное в своей жизни. Но она ждёт, она терпеливо ждёт, поскольку любит тебя и готова использовать даже самый минимальный шанс быть с тобой. Она никогда тебя не предаст, она будет всегда тебе верна и будет ждать столько, сколько нужно. Только прийди к ней и начни общаться. Она даст тебе всю себя без остатка, потому что в этом её счастье. Главное, чтобы ты выдержал это. Поначалу это нелегко. Потому что, в отличие от твоей фанерной жизни, она как раз настоящая. Но это того стоит, и один раз это познав, ты больше уже никогда не поведёшься на былые химеры и иллюзии. Ведь она всегда теперь будет с тобой, всегда теперь в тебе и ты навсегда в ней. Вы одно целое, ты — самый маленький во вселенной, просто песчинка… и она — огромная и мудрая. И когда это происходит в первый раз, просто хочется плакать. Это нормально. Костя плакал и в тоже время был неимоверно счастлив и благодарен этому окошку, этому мезонину, Мише и вообще всему на свете, за то что он теперь не один. Теперь есть он и она — вселенная. Вся его и он, принадлежащий ей без остатка.
Ѳита. День второй
