Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
— Любите себя, товарищ курсант? Жалеете?
Борис вспыхнул, но ответил неожиданно для себя спокойно и без вызова:
— Не думал об этом, товарищ майор.
Шубенок нахмурился, пытаясь понять, есть ли в словах курсанта дерзость, к окончательному выводу не пришёл, но решение принял командирское:
— А вы подумайте. И чтоб крепче думалось — вам я также объявляю взыскание. Для начала — замечаньице.
— Есть замечание, товарищ майор, — бодро откликнулся Глинский, радуясь, что Шубенок не обратил внимания на его разношенные сапоги. Все дело в том, что просто Борис их умел чистить лучше многих своих однокурсников, потому-то его обувь — без пристального разглядывания — казалась даже более новой, чем у других…
На том же самом построении начальник лагерного сбора полковник Яремко обратился к курсантам с короткой, но смачной речью, в ходе которой произнёс сакраментальную фразу:
— Видите забор? Кто не видит забор — выйти из строя! Так… Стало быть, все видят. Кого увижу за забором, тот увидит меня в последний раз!
А забор-то и впрямь был очень плохо виден из-за закрывавшей его густой растительности…
Впрочем, по «закону парности» уже через пару дней Боря получил уже и выговор — за то, что в вечернее время справил в кустах малую нужду, не доходя до туалета, а дежурный по лагерному сбору засёк. «Ну ты поссал!» — ухмылялись одногруппники.
Но в целом Глинский прошёл КМБ достаточно легко — сказались и спортивная подготовка, и отцовское воспитание. Для Бори многое было если не в новинку, то уж точно не в диковинку. Он легко бегал кроссы, нормально отстрелялся на стрельбище, умело окапывался и вообще достаточно легко переносил «тяготы и лишения воинской службы». Многие их переносили гораздо труднее. Командиром их языковой группы (по-военному — командиром отделения из 10 человек) был назначен поступивший «из войск» младший сержант Новосёлов. Бориса он почти не трогал, но остальных «плющил» и воспитывал так, что казался им просто зверем и сволочью. Особенно часто он «дрючил» Виталия Соболенко, физически плохо развитого паренька из Киева, сына какого-то республиканского министра… Чуть ли не до слёз Виталика доводил. И как-то так само собой получилось, что Борис начал Соболенко опекать — помогал, подсказывал, короче говоря «нянчился», по выражению младшего сержанта. К концу КМБ Соболенко «прилепился» к Борису просто как мишка-коала к дереву, — ходил за ним хвостиком, как верный паж. Однажды Новосёлов не выдержал и, оттащив Глинского в сторону, тихо сказал:
— Зря ты с этим хлюпиком возишься. Гниловатый он.
А Борису не то чтобы уж так нравился Соболенко, просто папа и мама с детства учили его защищать слабых. Да и книги, которые он читал, учили тому же. А ещё Глинскому не нравилось, когда кто-то ему что-то навязывал. Поэтому он отреагировал достаточно твёрдо:
— А что, есть факты, товарищ младший сержант?
Новосёлов покачал головой:
— Пока нет, но будут. Поверьте, товарищ курсант. Мы таких сладеньких в армии сразу срисовывали. По глазам.
— Приму к сведению, — не стал спорить Глинский, но поведения своего по отношению к Соболенко не изменил.
Да, именно на КМБ курсанты стали задумываться о полученном для изучения языке, а заодно об их ранжировании с учётом перспективы. К этому сокурсников приобщили те, кто поступил в институт со второго, а то и с третьего захода. Самым блатным в ВИИЯ считался, конечно, факультет западных языков. Именно туда стройными рядами зачислялись внуки и сыновья совсем ядрёных «шишек». Отпрысков таких «шишек» в ВИИЯ называли «мазниками» или «мазистами». Те же, у кого блат был пожиже («полумазники-полумазисты») или не было его вообще, шли на восточный. Разумеется, всегда встречались исключения. Более того, большинство сдавших сочинение на «отлично» (это, правда, удавалось единицам) и в дальнейшем учившихся только на пятерки имели как раз «рабоче-крестьянское» происхождение. Безотносительно факультета.
Но этот парадокс на самом деле лишь подкреплял общий, как стали говорить позже, тренд: в ВИИЯ, мягко говоря, предпочитали детей из «непростых» семей. Так что институт вполне заслуживал короткую, но едкую характеристику, придуманную кем-то из прежних острословов: «институт блата и связи имени Биязи».[6]И что тут сказать? Во многом это было именно так, но… Но и тут всё было не так уж примитивно просто. Поступающий должен был не просто пройти конкурс в 25 человек на место, но и иметь незапятнанную репутацию, ибо ему предстояло стать «выездным» в «невыездной» стране. За границу ведь направляли самых надёжных, а они происходили из «заслуженных», а стало быть, многократно и тщательно проверенных семей. Да и, честно говоря, в «статусных» семьях всё же больше вырастало толковых ребят. В одном историческом анекдоте на эту тему сказано примерно так: «Войну и мир» мог написать только граф Толстой, а никак не его конюх Ванька. И не потому, что Ванька — дурак, а потому, что граф за лошадьми не ходил, следовательно, располагал большим временем на сочинительство.
Толковые блатники редко становились круглыми отличниками по простой причине — из-за недостатка внятного стимулирования. Им не надо было «жопу рвать», как «рабоче-крестьянским» детям, пробиваясь к социальным лифтам. Им вполне достаточно было учиться просто хорошо.
А если в институт поступал хоть и блатной, но откровенно бестолковый, то дальше второго курса он редко доучивался. Как-то испарялся сам собой.
На восточном факультете выше всех котировался персидский язык — прежде всего из-за щедрости иранского шаха. Да и за афганского короля Москва платила совсем неплохо — за годичную командировку можно было и приодеться, а порой и купить автомобиль. Глинский ведь поступал ещё до того, как шаха и короля свергли. Это потом уже персидский станет самым «боевым» языком, но при этом «экономически не интересным». Но тогда Глинский для персидской группы «не вышел папой». Арабский же в те времена считался в меру «демократичным» и «хлебным», в отличие от «беспросветного» китайского. А его, кстати, часто давали неблатным отличникам. Такое вот «лингвострановедение», трудно постижимое новичками.
Впрочем, в ВИИЯ не только учебный процесс, но и сама обстановка, внутренняя атмосфера как-то незаметно нивелировала «мазников» и «немазников». Всё-таки, при всех «выездных» перспективах, в ВИИЯ в основном стремились за образованием. А знания, полученные в неказистых красных казармах и задвинутом вглубь квартала восьмиэтажном корпусе, ставили институт в один ряд с самыми престижными вузами страны. При этом в ВИИЯ получали не только знания, но и планку жизненных устремлений, причём не только в профессиональной сфере…
3
…О переводчиках, тем более военных, широкой публике известно не так много. Причин этому достаточно — и закрытость контор, куда они попадали по распределению, и скромные звездочки на погонах — чаще всего как у незаметных ротных.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
