красавчик Валерьян, едва только Зину увидел, так и принялся вокруг неё увиваться! То подносил ей в подарок парижские каталоги с изображеньями дамских платьев. То декламировал ей какие-то непонятные стихи на иностранном языке. То просил её спеть — и аккомпанировал ей на фортепьяно. А на её именины — восьмого июня — напросился сам отнести ей корзинку со сладкими подарками.
И Зина — ничего: принимала его знаки внимания, не возражала. Даже улыбалась Валерьяну. А уж какими он улыбками её одаривал! У него-то все зубы были на месте — никто его Щербатым дразнить не стал бы… Даже и то, похоже, не вредило ему в глазах поповской дочки, что он никогда не посещал церковь — на что отец Александр ему не раз пенял.
— Надеюсь, сын мой, увидеть тебя в храме Божием, — сказал как-то раз священник Валериану в присутствии Иванушки.
И у того болезненно защемило под ребрами слева — когда он услышал, как протоиерей Тихомиров называет сыном его двоюродного брата.
Так что, увидев Зину на колокольне, купеческий сын усомнился: а ему ли девушка машет? И может ли она его видеть с такого расстояния? Да и с какой стати ей вообще вздумалось карабкаться на колокольню?
«Да ну её!..» — с досадой подумал Иванушка и снова перевел взгляд на своих голубей.
Он знал: поповская дочка частенько помогала отцу в храме — отливала из воска свечки, к примеру. И делала это весьма искусно — в маленькой мастерской за церковью. Вот и сегодня она наверняка должна была именно этим делом и заниматься — а не забираться черт-те куда и размахивать руками. Для чего бы это могло ей понадобиться?
Впрочем, Иван Алтынов тут же сам себя и одернул. Какое ему, в сущности, дело — для чего Зина залезла на колоколенный балкончик?
— Не мое дело, — почти в полный голос произнес Иванушка. — Пифагоровы штаны — на все стороны равны…
Но, следя за теми птицами, что кружили над Духовским кладбищем, купеческий сын почти помимо воли снова перевел взгляд на колокольню. И удивился тому, что Зина продолжает махать — причем делает это с поразительным упорством, почти — с отчаянием.
«Может, — подумал Иван, — с батюшкой моим что-то стряслось?»
Но тут же он эту мысль и отринул. Будь так, поповская дочка догадалась бы воспользоваться телегой, на которой поехал к храму его отец. И быстрехонько доехала бы сюда — рассказала, в чем дело. Ведь что это была за невиданная мода: размахивать руками, стоя на верхотуре? Никто вовек её не увидел бы — снизу. Иванушка и сам бы не увидел её, когда б ни находился на крыше.
Купеческий сын несколько раз махнул Зине в ответ — отмахнулся от неё. Дескать, не мешай. И стал присматриваться: не пора ли ему выхватывать сеть из настороженного тайника? Его птицы вполне могли сегодня привести с собой пополнение.
«Но для чего она всё-таки там, на колокольне, крутится? — почти помимо воли возник у него в голове вопрос — любопытство разбирало его. — Может, там есть что-то еще — чего я не усмотрел?»
И он снова поглядел в сторону солнца, клонящегося к закату: на храм и погост. Только теперь, посмотрев на колокольню, где всё так же мельтешила Зина, он перевел взгляд вниз: поглядел в сторону кладбищенских ворот. И от неожиданности даже выронил свой шестик с белой тряпицей на конце — который, гулко ударившись о кровельное железо, скатился с крыши и упал чуть ли не на голову Эрику, который ошивался у подножия приставной лесенки.
Котофей с возмущенным мявом отпрыгнул вбок, но Иванушка этого даже не заметил.
Глава 4. Тайна Иванушки
1
Митрофан Кузьмич понял уже, что ему не дождаться своего сынка-недотепу. Тот на своей голубятне опять позабыл про все на свете. Да и сам купец первой гильдии уже не столько молился на гробе своего отца в фамильном склепе, сколько отвлекался на мысли мирские и суетные.
Впрочем, а не для того ли, чтобы именно эти мысли привести в порядок, он и пришел сюда? Ведь надо было что-то решать насчет привлечения к делу племянника Валерьяна. И, в зависимости от принятого решения, переписывать или не переписывать свою духовную.
— Все мы под Богом ходим, — пробормотал Митрофан Кузьмич.
И в пустом склепе его тихие слова гулко отразились от каменных стен, так что самому купцу показались чуть ли не оглушительными. Ему даже почудилось, что от его слов слегка вздрогнула дверь, которую он запер, заходя в погребальницу — чтобы никто не мог ему здесь помешать и отвлечь его. Иванушка — тот постучал бы, да. И в первый момент Митрофан Кузьмич даже решил: сынок его все-таки явился и хочет, чтобы его впустили. Но — нет: Иван так робко стучать не стал бы. Кто-то словно бы кончиками пальцев коснулся двери снаружи и провел по ней. Иван же вмазал бы по двери всем кулачищем — деликатностью манер он не отличался.
«Может, это Валерьян?» — подумал Митрофан Кузьмич.
Его племянник в последние дни держал себя с ним как-то странно, н5понятно. Причем наметилась эта странность сразу после того, как Митрофан Кузьмич намекнул сыну своей сестры, что хочет сделать его своим первым помощником и доверенным лицом по купеческому делу. Но Валерьян, который до этого усердно ему помогал и должен был бы, по всем вероятиям, такому развитию событий обрадоваться, выказал в ответ что-то вроде смущенного недоумения. И с тех пор избегал встречаться со своим дядей глазами. А если тот пытался навести разговор на вопрос о будущности племянника, Валерьян быстро и ловко от этой темы уходил.
Но сейчас он, пожалуй что, мог решить: пора откровенно обсудить всё с дядей с глазу на глаз. А какое место подошло бы для такого обсуждения лучше, чем это? И Митрофан Кузьмич сделал уже два шага к двери склепа — проверить, не стоит ли за ней его племянник. Но тут же и застыл на месте, словно его обухом оглоушили. И не потому вовсе, что понял: Валерьян не мог ничего знать о том, куда он, Митрофан Алтынов, сегодня отправился.
Гроб с телом его отца, Кузьмы Петровича Алтынова, стоял на невысоком постаменте возле стены склепа — упрятанный в гранитный саркофаг. Может, конечно, и нехорошо это было, что он оставил его поверх земли, но — не мог Митрофан Кузьмич себя заставить отца
