сладкоежка?
— Все, кто когда-либо покупал для меня продукты, — говорит он. Затем хмурится. — Это прозвучало очень оторванно от реальности, не так ли?
Я смеюсь.
— Немного. Но, полагаю, такова твоя реальность, не так ли? Массажи шиацу после тренировок, личные помощники, обрабатывающие электронную почту, автомобили-монстры, которые идеально обслуживаются?
— Я ни разу не делал массаж шиацу.
Я цокаю языком.
— Столько денег и никакого смысла. Массажи — лучшая часть жизни.
— О, да?
— Да. На твоем месте я бы делала разные массажи на каждый день недели.
— Думаю, этого было бы трудно достичь в Фэрхилле.
— Тогда, когда вернешься в Чикаго, к модному образу жизни, ненавидящему Рождество.
— Модному образу жизни, — повторяет он. Адам качает головой, прищуриваясь, когда смотрит на меня. — Ты такая же, Холли. Такая, какой была, будучи ребенком.
— Точно такая же?
— Никогда не спускала Эвана с крючка. Вы были как близнецы, без разницы в возрасте.
— Мама определенно так же думала. Не знаю, жил ли ты здесь тогда, но она одевала нас в одинаковые наряды.
Адам стонет.
— Нет.
— Да. Есть фотографии, на которых мы с Эваном изображены моряками, ковбоями и даже астронавтами. Я действительно надеюсь, что это было на Хэллоуин.
Он смеется.
— Астронавты. Она возлагала большие надежды на ваши карьеры.
Мы продвигаемся вперед, очередь движется медленно.
— Да, но вместо этого получила страхового агента и журналиста-неудачницу. Стремись к звездам и высадись на Луну, верно?
— Ты не журналист-неудачница.
— Нет, нет, ты прав. Я одна из великих. Статья о появлении прыщей изменила жизни.
— Ты в начале карьеры. Многие люди такие. Это не делает тебя неудачницей. Назвала олимпийского спортсмена, провалившего тренировку, спортсменом-неудачником?
— Ты не можешь сравнивать меня с олимпийцем!
— Но почему нет? Кто знает, какие произведения ты напишешь через десять лет?
Я пожимаю плечами, щеки вспыхивают. Он прав, даже если я слышу ободряющую речь от человека, который к двадцати трем годам был миллиардером, вундеркиндом, гением программирования. Но последнее, чего хочу — это чтобы он подумал, словно я жалею себя.
— Ты прав, — говорю я.
— Черт возьми, конечно, — говорит он. — Но из твоих уст звучит неубедительно.
Я смотрю на ботинки. Кожа слегка потерта на носках, но они прослужили шесть зим, причём без единой жалобы.
— Наверное, я просто нахожусь в тупике. Но ты прав.
— Верно, — говорит он и сильно толкает меня плечом. — Почему бы тебе не написать статью о Фэрхилле? Посоветуйся с несколькими газетами. Это место созрело для журналистских расследований.
Я улыбаюсь.
— Ты имеешь в виду, что происходит так много сомнительных деловых сделок?
— Ну да. Странные персонажи скрываются за каждым углом. Зачем взрослому человеку тратить шесть месяцев в году на роспись керамических Санта-Клаусов лишь для того, чтобы продать их на Рождественской ярмарке? Они что, тайно хранят наркотики?
Я заглядываю ему через плечо, но люди в очереди позади не слушают. Поэтому поднимаюсь на цыпочки и шепчу ему на ухо:
— Почему за горячим шоколадом Джинни действительно такая длинная очередь? Что она кладет в напиток?
Его рука ложится на поясницу. Это обжигает даже сквозь одежду.
— А как насчет мафии с Мэйпл-Лейн, помешанной на рождественских огнях? Что они на самом деле скрывают?
Я прикрываю рот рукой, чтобы сдержать рвущийся наружу смех. Глаза Адама искрятся весельем, когда тот смотрит на меня.
— Звучит как убийственная статья.
— Журналистское расследование во всей красе.
— Следующий! — кричит Джинни. В воздухе витает густой аромат какао.
— Привет, Джинни, — говорю я. — Я бы хотела два горячих шоколада, пожалуйста. С большим количеством взбитых сливок.
Она улыбается нам обоим, щеки красные от напряжения и холода.
— Сейчас сделаю. Рада тебя видеть, Холли. Не было бы Рождества, если бы ты не вернулась в город!
— Нет, это было бы не Рождество без горячего шоколада, — протягиваю ей деньги и принимаю дымящуюся чашку. Адам берет свою, пробормотав «спасибо».
Джинни кивает.
— Рада видеть тебя здесь, Данбар.
— Спасибо.
— Следующий!
Мы прогуливаемся по ярмарке, мимо крошечного контактного зоопарка и киосков с рождественскими подарками. Он, наконец, делает глоток горячего шоколада.
— Признай, — говорю я. — Это просто фантастика.
Адам смотрит на меня поверх края чашки.
— Это здорово. На вкус именно такой, каким и должен быть горячий шоколад.
— Говорила же!
— Но это не значит, что подобное, — говорит он, указывая рукой на толпу, толпящуюся вокруг, — не является оправданием для компаний, зарабатывающих деньги.
— Ты безнадёжен. Да ладно, у меня есть еще один туз в рукаве.
Я провожу нас мимо киоска с керамическими Санта-Клаусами, в которых могут быть спрятаны наркотики, мимо человека, продающего перчатки, мимо киоска с хот-догами. Прямо туда, где толпятся дети и подростки.
— Нельзя сказать, что это коммерциализировано. Просто чистое, неподдельное веселье.
— Набрасывать обручи на оленьи рога? — спрашивает Адам, выгибая бровь.
— Именно! Или ловить безделушки. Выбирай, Данбар, — он снова приподнимает бровь.
— Не обязательно выбирать, чтобы быть превосходным во мнении, Холли.
— Ты не можешь быть превосходным во всем. По-человечески это невозможно. И хочу, чтобы ты знал: я тренировалась годами.
— Хм. Вообще-то, могу себе это представить.
— Боишься?
— Никогда, — он делает большой глоток горячего шоколада и лезет во внутренний карман пиджака за бумажником. — Давай посмотрим, что у тебя есть, малышка Холли.
Я качаю головой, а он улыбается, не раскаиваясь. Пять минут спустя мы стоим локоть к локтю, бок о бок, с пластиковыми обручами в руках, пока скучающий подросток обслуживает кабинку. Он смотрит что-то на телефоне и не обращает на нас никакого внимания.
Что и к лучшему, потому что это будет настоящая бойня. Я не проиграю.
— Давай, Рудольф, — бормочу я, крутя кольцо в руках. — Будь на моей стороне.
Адам фыркает.
— Ты молишься вымышленному персонажу?
— Он прямо перед нами, приятель, — я прицеливаюсь и бросаю обруч. Оно приземляется на одну из вершин рога и остается там — красное кольцо победы. — Да!
— Подожди, — Адам бросает три кольца подряд. Первые два проходят мимо цели, и только последнему кольцу удается зацепиться за острие рога.
Он ругается совсем не по-праздничному.
Я прислоняюсь к его боку.
— Не так просто, как ты думал, да?
— Все, что нужно, это практика.
— Правильно, — я бросаю оставшиеся два, и оба огибают концы пластиковых оленьих рогов. Я отвешиваю легкий поклон в его сторону. — Спасибо тебе, мой Господь и Спаситель, о Рудольф.
— Ты делала это слишком часто, — бормочет Адам.
— О, всего лишь каждую зиму.
— Вот и все. Я хочу реванш.
Мы играем еще дважды. Я выигрываю еще один раунд, но в финальном ничья. Больше благодаря неудачному броску, чем мастерству Адама, но он воспринимает это как победу.
— Не расстраивайся, — говорит он. — Это
