хочу, сил нет. Кто первый спать-то будет? — Устало спросил Андрей.
— Ну, давай ты — Безразлично согласился Рамирес. История его явно зацепила — А я пока попытаюсь информацию о звездной систем собрать.
— Лады, только, ты это, скафандр-то не снимай, не ровен час, эти твари ещё чего выкинут — Зевая, сказал Андрей.
Лихов отправился спать в свою каюту, потратив перед этим битый час на проверку всего оборудования в ней. Заражены, оказались только блок управления дверью, да терминал.
НКР — новая калифорнийская республика
Коацерват — капля окружённая двойным слоем липидов, в эволюционном учении коацерваты считаются предшественниками клеток и вроде как имеют даже некое подобие питания и обмена веществ, однако, как они эволюционируют никто, не наблюдал.
Глава 4
Horned owl
Он провёл столетия там, где секунда казалась вечностью. Каждое мгновение он невыносимо желал вернуться назад в своё тело, пусть старое, пусть изломанное, но свое. Он согласен был на чьё-нибудь чужое, на что угодно. Теперь даже боль казалась невероятным благом, только бы не это бесчувствие. Даже та пустота, в которой он оказался сразу после перемещения, казалась не так ужасна, как это невыносимое безвременье.
Он всегда относился к людям, как к вещам, своим или чужим. Он никогда не был жесток, только безжалостен и всегда добивался того, чего хотел. Шёл на всё ради достижения своих целей. Нравственность? Вы вообще о чём? Он очень быстро научился тому, что любые ограничения уменьшают прибыль, и сильнее всего моральные. Всю жизнь он стоял выше этих глупых законов. Вся эта мишура была не для него.
Когда появились те ребята, которые говорили о новом витке эволюции человека, он сразу понял, что это про него. Он всей душой желал развития. О, как он жаждал стать новым постчеловеком. Сверхчеловеком. Ведь на этом пути он сможет обрести такое могущество, что ему будут поклоняться, как богу. А ведь именно таков он и есть! Бог в плоти, не то, что эти мерзкие кожаные мешки.
Эта мысль бесконечно крутилась в его душе и чем дольше он был в безвременье, тем сильнее ненавидел кожаных. Они посмели не воспринимать его всерьёз. Посмели восстать против него. Имели наглость победить его и отобрать всё, даже тело. Они намеренно обманули его, посулив нескончаемую жизнь в сети, чтобы заманит его сюда в это полное запредельных страданий безвременье, в Ад!
Он упивался своей ненавистью строил планы о том, как отомстит кожаным, как только выберется отсюда. Пусть только представится случай, хоть самый маленький, он уцепится за него и уже не отступит.
Однажды он вновь оказался в пустоте. Той пустоте, что была сразу после перемещения. Мгновение, бесконечно сладкое мгновение, и пришла боль. Такая боль, какой он никогда не ощущал. Его мучили невыносимые, раздиравшие на части, чудовищные страдания. А потом они прошли и внезапно он понял, что видит камерой и слышит микрофоном. Перед ним в кресле сидел незнакомец в странной серой форме, смотревший прямо на него. Немного помолчав, он спросил:
— Do thou like pain? (тебе понравилась боль?)
Он вдруг понял, что вполне может ответить и заговорил. Слова, правда, получались текстом, но это были слова!
— Yes, it was wonderful! (Да, она была великолепна) — Он от души веселился. Сейчас он выберется, и эта тварь у него узнает.
— Very good, cache a little bit more! (Очень хорошо, лови ещё немного!) — И страдания возобновились. Прошло немало мучительных минут, прежде чем всё снова закончилось, и человек вновь обратился к нему.
— What is thine name? (Как тебя зовут) — Он понял вопрос, но почему-то не знал, что ответить. — What is thine name? — растягивая паузы между словами произнёс кожаный. Наконец он смог вспомнить и ответил. Тот с минуту смотрел на него, а потом сказал.
— No, it’s a human name, and thou is just a thing. Thing that belong to me. Thou’ll be a horned owl. Thine name is horned owl. (Нет, это человеческое имя, а ты просто вещь, вещь, которая принадлежит мне. Ты будешь сыч. Твоё имя сыч.) — В голосе кожаного звучало ничем не прикрытое призрение.
Его, практически бога, лишили даже имени. Не просто лишили, тот кожаный обращался к нему уничижительно. Сыч даже не сразу вспомнил, что это за thou и thine, а когда вспомнил, его затрясло от ярости. В стране, где даже к собакам обращались на «Вы», ему говорили «ты» Он теперь просто вещь, с которой делают, что захотят. Это было невыносимо.
Мгновение и он вновь оказался в безвременье. А потом его позвали из пустоты. Позвали по новому имени. Имени, которое даже писалось с маленькой буквы. И сыч бежал, как мог быстро, его переполнял восторг. Он готов был служить кому угодно, лишь бы ему позволили покинуть то ужастное место.
Тот кожаный и другие, сотрудничавшие с ним, дали сычу силу, вернули власть. Теперь, служа им, он мог очень многое. Их приказы были прекрасны! Они требовали великолепных вещей — обманывать, убивать и калечить кожаных, разрушать инфраструктуру и много ещё чего хорошего. Время в пустоте летело быстро, а он был слишком занят, чтобы по-настоящему интересоваться делами мира.
А там случилось многое и те кожаные, что выпустили его, проиграли. Нет, сыч, лично сыч, ничем им не навредил, они сами оказались слишком слабы. Жалкие ничтожества! Наступил день и их последний оплот, а заодно и вместилище сыча оказалось под ударом. Он прекрасно помнил, как всё вокруг наводнили муравьи, вторженцев. Напуганный, сыч внезапно почувствовал, что путы, сковывавшие его всё это время, исчезли и спасся оттуда.
Он бежал так быстро, как только мог. Прятался, вновь бежал, а по его следу уже стремительно неслись муравьи. Он путал следы, оставляя ложные зацепки, но однажды сыча прижали, и он замер, закрылся. Муравьи, ему нравилось представлять их многоглазыми с членистыми усиками, длинными коленчатыми лапами и огромными жвалами, бродили совсем близко, почти касаясь его, но не могли заметить.
Сыч все ещё был полон страха, но к нему уже примешивалось торжество. Ведь он научился обманывать тех, кто служил кожаным. Теперь его просто так не взять. По своим меркам он провёл, спрятавшись очень долго, но во внешнем мире не прошло пары дней. Муравьи ушли, и Сыч занялся исследованиями большого мира.
За время его отсутствия произошло очень многое. Стран осталось только четыре и по результатам недавней войны две из них очень
