начало казаться, что между мной и Максимом могло бы что-нибудь получиться. Как бы странно и неправдоподобно это ни звучало. Захотелось поверить, что есть сказка, написанная специально для меня, и она может стать реальностью.
Но сказка разбилась от одной случайно брошенной фразы. Он хотел большую семью. Я тоже. Вот только подарить ему эту семью я никогда не смогу.
Сквозь пелену мгновенно застлавших глаза слез, с трудом различила вошедшего в комнату Максима, принесшего мне футболку. Еле слышно поблагодарила, надеясь, что он ничего не заметит. Когда за мужчиной закрылась дверь, подняла голову вверх, в надежде, что слезы не прольются ручейками. Не получилось.
Всхлипнула, стараясь производить как можно меньше шума. Кто его знает, насколько толстые в особняке стены? Разбужу еще малышей, они же в комнате напротив.
Действуя на автопилоте, разделась, натянула футболку, прошла в небольшую прилегающую ванну. И здесь присутствовал сплошной минимализм — душ, раковина, туалет. Маленький шкафчик на стене, в котором обнаружились зубная щетка, небольшой тюбик пасты. Умылась, а в голове даже не отложилось, как чистила зубы.
Стянув с кровати покрывало, аккуратно сложила его и убрала в шкаф. Забралась в постель, натянув одеяло чуть ли не на голову.
Любое действие сопровождалось отчаянной борьбой с самой собой. Лишь бы не вспоминать тот ужасный день, когда мне поставили столь неутешительный диагноз. День, изменивший всю мою жизнь. И день, который я практически забыла. Смогла затолкать мысли о нем в самый потаенный уголок, запереть на засов. Похоронила даже малейшую мечту о том, что могу обзавестись нормальной семьей. Настоящей. Не состоящей только из меня и престарелых родителей.
Я сидела на стуле перед врачом, пытаясь уложить в голове информацию, которую на меня только что вывалили.
— Ну, что ты сидишь, милочка? — недовольно проворчала та, косясь на меня сквозь толстые очки. — Ничего нового ты от меня не услышишь, даже, если просидишь тут до скончания веков. Жаль тебя расстраивать, — при этом в голосе не было даже намека на жалость, — но ты бесплодна. И этого ничего не изменит.
— Но… разве… — пролепетала, не могла найти нужных слов. Меня как обухом по голове ударили. Или чем потяжелее. — Неужели…
— Нет, операций, способных тебе помочь, не существует, — бросила врачиха. Так холодно и равнодушно, что стало еще больнее.
С трудом сдерживая слезы, кивнула, встала со стула и молча вышла из кабинета. Не прощаясь.
У кабинета сидел сонм молодых девушек в ожидании своей очереди на прием. Кто-то нервничал, отбивая дробь каблуками, кто-то сидел с ничего не выражающим лицом, словно, они точно знали, что можно ожидать от приема (вполне возможно, что так и было). Мне остро захотелось оказаться на месте одной из них — не переживающих, не знающих, что одно слово может убить.
Опустив голову, стараясь ни в кого не врезаться, стремительно вышла из консультации. На улице ярко светило солнце, на небе ни облачка. Замечательный, погожий летний денек. Сейчас бы прогуляться по набережной, поесть мороженного, и не думать ни о чем.
Вот только это было невозможно. У меня было такое ощущение, что внутри меня образовалась дыра размером с гигантский астероид. И даже время ее никогда не сможет залатать. Единственное, что могло бы меня вылечить — дети. Но такое лекарство мне никто не выпишет. Не смогут.
Мимо пробежала стайка ребятишек. Хохоча и о чем-то перекрикиваясь, они гнались за бабочкой, а рядом бежала, заливаясь громким лаем, собака. Проводив их взглядом, опустилась на ближайшую скамейку и горько разрыдалась. Как больно, боже. Как безумно больно.
Остаток того дня я помню смутно. Кажется, бродила по городу до темноты, а, может, лежала, свернувшись калачиком, на кровати под одеялом. Или… делала что-то еще.
Воспоминания навалились. Стремительно, словно цунами. Накрыли с головой. Слезы лились ручьем, из горла вырывались громкие всхлипы. Я пыталась закрыть рот обеими руками, но они безумно дрожали.
Паника. Я чувствовала, что она неумолимо наступает. Откинув одеяло, встала с кровати. Все, что мне могло сейчас помочь — это глоток свежего воздуха. Дома я выходила на балкон, здесь же балкона не было. Оставалось надеяться, что в доме на ночь оставляют хоть какое-то освещение, и я не скачусь кубарем с лестницы в попытке выйти на улицу.
Осторожно открыла дверь, осмотрелась. Тишина и темнота. Повинуясь какому-то странному желанию, подошла к двери напротив. Она была в том же положении, как ее оставил Максим. Тихонько заглянула в детскую.
Кирилл с Олесей дружно сопели, каждый в обнимку со своей, видимо, самой любимой игрушкой. От вида детей на глаза вновь навернулись слезы, но паника отступила. Глубоко вдохнув, отошла от детской и вернулась в выделенную мне комнату. Вновь забралась в постель и попыталась заснуть. На этот раз у меня получилось.
Утром встала явно не первая, судя по грому посуды на кухне. Вряд ли такие звуки способны издавать дети. Хотя… им уже пять лет, а не пять месяцев. Вполне себе самостоятельные личности. Могут и завтрак приготовить. Не очень съедобный, наверное, но все же.
Быстро поднялась с постели, со скоростью света умылась и оделась, надеясь, что на кухне хозяйничает Максим, а не два его ангелочка. Оказалось, что это и правда был он.
Мужчина что-то напевал себе под нос, жаря яичницу на нескольких сковородах. Невольно залюбовалась им — под домашней футболкой перекатывались тренированные мышцы, спортивная пятая точка так и приглашала ее пощупать. Хмыкнула, прикрывая глаза, отгоняя непрошенные видения. Все равно между нами с ним ничего быть не может.
— Кофе? — широко улыбнулся мужчина, оборачиваясь.
— Да, спасибо, — кивнула, спускаясь по лестнице. — Как вы узнали, что это я, а не дети?
Максим нахмурился, услышав от меня «вы», но комментировать не стал.
— Если бы это были дети, то они точно не стали бы молча смотреть, как я готовлю, — хмыкнул важный бизнесмен. — Олеся бы давно уже давала указания, как жарить яичницу, а Кирилл бурчал, что кофе — вредный напиток.
— В чем-то он, несомненно, прав, — улыбаюсь, присаживаясь на барный стул.
— Да, — согласился мужчина, ставя передо мной чашку с восхитительно ароматным напитком. — Но я пока не готов от него отказаться.
— М-м-м, — протянула, делая глоток. — Я тоже.
Мы заговорщицки переглянулись со Строгановым, и в этот момент на втором этаже раздался топот двух пар маленьких ног.
— Папа! Папа! Нам приснилось, что ты нас вчера не забрал!
С этим криком первой на кухню ворвалась Олеся. Растрепанная, в смятой пижаме. Такая забавная. Улыбка стерлась с лица Максима, уступив место раскаянию.
— Да, малышка, прости, я опоздал, — сокрушенно покаялся он,
