черная дыра, откуда ничего не возвращается. Наши вещи раскиданы по разным континентам, и папа частенько забывает платить по счетам. Их вечно продают с аукциона или сжигают.
Завтра мы уедем, но я не представляю, куда мы направимся. Я младше всех, и меня часто оставляют в неведении, чтобы я случайно не проговорилась. Мы сообщаем, что едем во Францию, так что я сразу понимаю, что там мы точно не окажемся. Папа, одетый в свободную белую рубашку и льняные брюки, останавливается у входной двери, оглядывает квартиру, кладет крупную руку на подоконник.
— Все довольно туманно, — говорит он самому себе, а потом подмигивает мне: — Пора следовать за солнцем.
Глава 4
Кейптаун, ЮАР, 5 лет
Мы находим Фреда в магазине приколов в центре Йоханнесбурга. Движение против апартеида набирает обороты. Полицейские, с дубинками в руках и оружием на боку, подозрительно оглядывают прохожих. Я привыкла к непростым ситуациям, но от атмосферы на улицах Йобурга у меня волоски на руках встают дыбом. Повсюду в этой стране мы видим, что черные и белые разделены. Напряжение пульсирует в воздухе, словно волны жара над потрескавшимся асфальтом. Но папа всегда мечтал пожить в прекрасной Африке и никогда не позволил бы мелочи вроде гражданской войны нам помешать.
Я изучаю фальшивый глаз в витрине магазина, а остальные бродят где-то рядом. По тротуару проходит чернокожий паренек, кажется, еще подросток. Лицо у него серьезное и очень взрослое. Мое внимание привлекает его белоснежная футболка — точнее, красное пятно на ней. Из носа у него течет кровь, но парень держится очень прямо.
Я кладу глаз на место.
— Вот это вещь! — вдруг кричит папа с другого конца магазина.
«Вещью» оказывается отрубленная рука в крахмальном белом рукаве с серебряной запонкой и таким же обручальным кольцом на пугающе реалистичном бледном пластиковом пальце. Тонкая струйка крови стекает по ладони. Мы хватаем руку, даем ей имя Фред и отбываем в Кейптаун. Мама явно испугана.
За сто долларов в неделю мы пребываем в раю — на холмах Констанции, что недалеко от города. В доме очень светло и лежат мягкие новые ковры, ласкающие босые ноги. Я впервые живу в особняке и поражена его размерами. Здесь столько спален, что у нас остались две свободные. В самой большой мы устроили полигон для лего-экспериментов.
Мне разрешают играть в саду, но запрещают выходить в буш, окружающий поместье. Говорят, что там живут черные, многим из которых пришлось покинуть свои дома, и что они не слишком любят белых жителей Южной Африки, сопротивляющихся концу апартеида. Может, нам нужны футболки с огромной надписью типа: «Профессиональные кочевники-сикхи. Просто проходили мимо»? Ну чтобы обозначить свою позицию.
Так или иначе, два раза в неделю мы занимаемся дзюдо, учимся отбиваться от убийц, воров и чертовых бюрократов. Фрэнк блистает в группе пятнадцатилетних, а меня, как всегда, валяет по полу рыжий мальчишка, из-за которого я страдаю уже несколько недель. Я придерживаюсь семейного кодекса, запрещающего демонстрировать слабость на публике, и только один раз, уже в машине, я не выдерживаю и начинаю плакать:
— Не хочу больше туда ходить!
— Ты просто пытаешься уйти от проблемы, — замечает папа.
Мы едем по дороге, которую окружают плодородные красные африканские земли. Заходящее солнце, большое и мерцающее, опустилось к самым холмам с виноградниками.
— Ты всю жизнь собираешься убегать? — спрашивает он.
Я стараюсь унять слезы и хватаю ртом воздух. А разве бегство — это не то, чему мы научились лучше всего? Мама хочет что-то сказать, но папа останавливает ее взглядом и поворачивается ко мне:
— Милая, ты знаешь, что однажды на пляже нашли три скелета?
Я смотрю на него и пытаюсь понять, о чем это он вообще.
— Ученые исследовали останки, — тем временем рассказывает папа, — и установили, что эти люди умерли от обезвоживания. Представляешь — лежать перед океаном, не иметь возможности пить эту воду и медленно умирать от жажды?
Я слушаю, распахнув глаза.
— Знаешь, что они еще нашли? — спрашивает он.
— Нет. — Я шмыгаю носом.
— В четырех футах под песком был источник пресной воды. Он все время был там, совсем близко. Если бы они только копнули. Так что мне не кажется, что тут нет решения. Этот мальчик не великий воин, а просто ребенок. Копай глубже.
Когда папа определяет для меня цель, я всегда стремлюсь к ней кратчайшим путем, превращаясь почти в маньяка. Мой режим тренировок пересмотрен и теперь включает ежедневный спарринг с Фрэнком. Мы тренируемся в свободной комнате, застелив пол одеялами, чтобы было мягко падать.
— Целься ниже центра тяжести, — объясняет мне голый по пояс Фрэнк и показывает правильную технику. — Если ты выбьешь его из равновесия, то сумеешь бросить.
Возвышаясь надо мной в обрезанных джинсах, он демонстрирует, как взять противника за одну руку, повернуться, сгибая колени, а потом напрячь спину и перебросить его через плечо. Заодно мы отрабатываем удушающий захват, на случай если «станет сложно», как осторожно уточняет Фрэнк.
Несколько недель спустя в дверь звонят как раз тогда, когда мама делает нам утренний сок из моркови, сельдерея и огурца. Она отрывает взгляд от соковыжималки, а остальные замирают на месте. Мы все убеждены, что незваные гости ничего хорошего принести не могут. Мама, Фрэнк, Кьяра и я предусмотрительно уходим из кухни, которая полностью просматривается через огромные окна, и прячемся в небольшом алькове в гостиной.
Папа очень тихо подходит к двери. Он бос, на нем свободное черно-зеленое кимоно, и он похож на светловолосого бородатого самурая. Он — сила, с которой придется считаться. Я прижимаюсь к маме и чувствую, как потеют ладони — побочный эффект страха, который все проясняет. Я мгновенно понимаю, что мне нужна семья, чтобы чувствовать себя в безопасности. Эти четыре человека — все, что у меня есть, все, что я знаю. Весь остальной мир для меня чужой.
Напрягая слух, я различаю, как едва слышно шлепают по полу босые ноги отца. Я знаю, что он выглядывает в окна, прежде чем приблизиться к дверному глазку. Мы всегда так делаем перед выходом — потому что если за тобой пришли, то вежливо стоять у переднего крыльца не будут, а рассредоточатся вокруг дома.
Гнетущую тишину нарушает щелчок — папа открывает дверь. Я задерживаю дыхание. До нас, окопавшихся в тылу, доносится невразумительная беседа.
Бум!
Раскрасневшийся папа влетает в гостиную.
— Вольно, солдаты! — восклицает он. — Это гребаные свидетели Иеговы.
Мы с Фрэнком выходим наружу. Адреналина в крови полно, ему некуда деться. За нашим двором
