мне новое платье — белое, легкое, длиной до пола. Я получила его в подарок на пятый день рождения. Забравшись на свой любимый насест — подоконник нашей огромной квартиры, — я могу любоваться в окно на гавань и причудливую крышу Сиднейского оперного театра. Мне кажется, что это белоснежные паруса великолепного корабля на фоне ослепительно синего неба. Я чувствую себя как дома. И тогда же замечаю в папе перемены.
Когда я сижу на подоконнике, папа подходит и чмокает меня в порозовевшую после окончания болезни щеку, а затем начинает ходить по комнате, погрузившись в раздумья. Я смотрю на него, такого беспокойного, такого высокого, смотрю, как он изучает горизонт за окном. Мне становится тревожно. Возможно, именно поэтому два дня спустя я совершаю ошибку.
Моя гимнастическая команда выстраивается на беговом поле.
— Де-е-ети! — кричит тренер Анита, растягивая гласные, как делают все австралийцы. — Сегодня мы устроим соревнование и посмотрим, чего смогли добиться.
Она расставляет нас в двадцати пяти метрах от финишной прямой.
Раздается свисток — и мы срываемся с места. Я бегу, работая руками, сразу вырываюсь вперед и чувствую себя ужасно живой. Радуюсь, что я снова сильная. На полпути я понимаю, что остальные девочки даже не пытаются меня обогнать. Наверное, это правильное решение: сегодня изнуряюще жарко, и я уже чувствую, что очень сильно устану. Но разве бегать медленно — это весело?
Тренер Анита отводит меня в сторону после второго забега.
— Харбхаджан, с твоей стороны было бы очень мило позволить и другим победить, — говорит она.
Тренер что, с ума сошла? Я подумываю, не рассказать ли ей, что она приближается к коммунизму, а это скользкая дорожка.
Когда мы заканчиваем, я вся в поту, умираю от усталости и немного хромаю.
— Отлично! — кричит отец другой девочки, радостно мне улыбаясь. Я его уже видела. Он типичный австралиец: широкоплечий, с открытым красным лицом. — Тебе здесь нравится? Или ты скучаешь по всяким там трамваям?
На меня накатывает паника. Легенда! Какая у нас легенда? Я копаюсь в памяти, но мы совсем недолго в Австралии. И, кажется, у меня тепловой удар.
— Я там бывал в восемьдесят втором, — разглагольствует он. — Отпадное местечко. Где конкретно вы жили?
Боже мой! Мне об этом говорили, но я не могу вспомнить. В каждой новой стране папа не только придумывает нам новую фамилию, но и создает новое прошлое и новое место, откуда мы приехали. Он мучает меня допросами, когда я этого совсем не ожидаю. Я спрашивала его, не можем ли мы выделить для этого специальное время, чтобы он не приставал ко мне, когда я сижу на диване и планирую свое будущее с ведущим телешоу. Но ведь настоящие допросы тоже случаются, когда их не ждешь.
Правильный ответ на любой вопрос — отвлечь, предложить спросить мою маму или моего папу. Во время этих репетиций я иногда срываюсь и плачу, потому что странно говорить папе, чтобы он поговорил с папой, но мне уже пять, и я думала, что с этим покончено. Я так и не знаю, почему столько людей нас преследует. Мне известно, что одного из них зовут Интерпол, потому что родители его упоминали. Но кроме него есть и другие. Мне они все представляются чудовищами со щупальцами. Они ждут, пока мы ошибемся хоть чуть-чуть, утратим на мгновение бдительность…
Широкоплечий краснолицый папаша смотрит на меня. Из добродушного болтливого австралийца он на глазах превращается в одного из таинственных людей, которых я боюсь.
— Ты что? — смущенно спрашивает он.
Я все испорчу? Уничтожу нашу семью? Он из полиции? Голова идет кругом!
— Спросите мою маму! — кричу я и быстро хромаю к машине.
Через несколько дней папа решает, что нам пора уехать из страны. Я знаю, что дело, скорее всего, не во мне, а в визах, да еще в том, что в движущуюся мишень сложнее попасть, но все равно чувствую себя виноватой. Взяв коробку с «Монополией» я иду к Фрэнку. Он лежит на полу в своей комнате и читает.
— Господи, — стонет он, — почему ты все время носишь эту дрянь?
— Оно элегантное. — Я оглядываю свое платье.
— Оно стремное! И играть с тобой я не буду.
— Пожалуйста…
— Нет.
— Да.
Он берет меня на руки, выносит из комнаты и захлопывает дверь.
Часом позже я лежу на кровати в нарядном платье, как морская звезда, и тут дверь открывается.
— Подвинься. — Фрэнк швыряет на подушку «Астерикса и Клеопатру».
Мы лежим рядом, и он читает мне вслух. Длинный палец с квадратным ногтем подчеркивает слова, которые мне нужно выучить. Извинения не нужны.
Бо́льшую часть времени мы с Фрэнком проводим вместе, потому что Кьяру он терпеть не может, а с учетом наших постоянных переездов не хватает сил даже подумать о том, чтобы завести дружбу с посторонними. Другие дети нас никогда не принимают и постоянно задают вопросы. Даже мама стала странно молчаливой и измученной. Кажется, ей не хочется уезжать из Австралии. Но она никогда не жалуется, и я решаю, что пора действовать от ее имени.
Когда все, кроме папы, засыпают, я выбираюсь из кровати и прихожу к нему в темную гостиную. Он обнимает меня теплой рукой, мы грызем фисташки и следим за ценами акций на Си-эн-эн. Он объясняет, что такое игра на понижение.
— Может, мама хочет остаться здесь и купить дом? — осторожно спрашиваю я.
— От тебя ничего не укроется, — улыбается он.
— Так мы останемся? — Я слышу надежду в собственном голосе. Мне нравятся австралийцы.
— Бхаджан, вот именно такое мышление и ведет к катастрофам.
Я задумчиво жую и смотрю на бегущие по экрану цифры. Женщина с зализанными назад светлыми волосами что-то говорит.
— Жизнь на одном месте кажется безопасной, но так они легко смогут найти тебя. — Папа поднимает вверх указательный палец. — Всегда помни — нельзя действовать с позиций неопределенности или страха. Никогда!
Я представляю, как они появляются, как люди с ружьями ночью выбивают нашу дверь и кричат на мою семью. Он, наверное, чувствует мое напряжение, потому что его голос становится мягче:
— Не беспокойся, Бхаджан. Я всегда сумею тебя защитить.
Я чувствую себя вполне спокойно, когда просыпаюсь от громкого треска скотча, который отматывают и клеят на картонные коробки. Мама работает очень быстро, решая, что нужно тащить с собой через полмира, а что можно поручить богам хранения. Я внимательно слежу, чтобы ни одна из моих драгоценных мягких игрушек или кукол не попала не в ту коробку. Судя по моему опыту, любая служба хранения — это
