Джонатан знал, что скоро он с ними увидится. Осталась только эта смена, а потом – заслуженный отдых в объятиях семьи. Он уже чувствовал, как поцелуи его дочек будут обжигать кожу. Крохи такие смешные, наверное, уже подросли....
Вокзал был почти пуст. Его коллег не наблюдалось, только парочка контролёров, тройка бездомных, которых уже знали настолько, что не трогали, и несколько людей с сумками, которые ждали неведомых поездов или которым просто некуда было идти.
Первые лучи солнца показались на платформе, началось привычное марево, которое превращало мозги в кашу, а сердце в моторчик от фена. Сержант, старая австралийская пьянь, не просыхающая со Вьетнама, специально поставил его на это место. Он знал, что парень уходит в отпуск и впервые в жизни решил подумать о ком-то, составляя расписание.
Почему здесь? Потому что в других местах, знайте ли, режут. Здесь же намного легче: стоишь, протекаешь, таскаешь бомжей за шкирку, может быть, разнимешь драку, проверишь документы, но не больше. Проверять загородные проезда – мечта откровенного дегенерата. Никакого использования мозга, никакого смысла.
Для томительного ожидания хуже места не придумаешь.
Во рту держался запах противного автоматного кофе, часы тянулись, люди сновали туда-сюда, поезда не задерживались надолго. Уставший равнодушный женский голос объявлял о прибытиях и посадках, повторяя информацию словно по формулярам. Каждое слово – через точку.
Стоя на скамейке какой-то малец передразнивал громкоговоритель, другие смеялись над ним и по-доброму улыбались. Джонатан погрозил ему пальцем, мальчишка сел и демонстративно положил руки на колени. Полицейский показал ему язык и улыбнулся, парнишка в ответ звонко засмеялся. Прохожие хмурились и опускали уставшие глаза. Мать мальчика сидела с выражением скорбной тупости на лице.
Платформа постепенно начала превращаться в парник. Прозрачная крыша стала покрываться капельками влаги, и не было солнца, чтобы высушить её. Джонни снял фуражку и вытер пот со лба рукавом. Его лицо блестело от недосыпа, а ворот голубой рубахи с каждым часом становился всё темнее и темнее.
Яркий кричаще-зелёный сигнальный жилет не пропускал воздух, отчего полицейский пару раз чуть не свалился в обморок. Ему пришлось ходить взад-вперёд по платформе, чтобы не отключиться, и всё-таки иногда он выходил в туалет поблевать. Казалось бы, откуда в таком тощем теле, держащемся на чистом желании, что-то болтается в желудке?
Осталось часов десять, не больше, смена скоро закончится, а потом будет только поезд. Джонни отдал бы всё, что угодно, чтобы не возвращаться домой, не подписывать табель, а прямо так, сразу с платформы на ходу заскочить в ночной экспресс и стоя в тамбуре прорезать ночь навстречу утренней заре.
Он даже запас для этого сигару, сейчас она покоилась в пакетике, в нагрудном кармане. Пакет уже наверняка покрылся потом, но бумага оставалась сухой. Он не курил с самой школы и сейчас улыбался, глядя на себя в зеркало, даже не смотря на стекающую с его лица воду и ничего не помнящие глаза.
Небо уже начало потихоньку темнеть, когда Джонатан заметил странного одинокого мужчину. Его потасканное чёрное пальто еле держалось на опущенных плечах, белая рубашка, разодранная в вороте, скрывала остатки галстука-бабочки. В глаза трёхдневная щетина и затравленный взгляд, будто бы его выдернули с вечеринки, да сразу в окопы.
У него были такие же ботинки, как и у Джонатана, только намного новей. А вот пыльные брюки, порванный в нескольких местах, наводили на мысли о зубах заборов. Мужчина слегка прихрамывал и озирался по сторонам.
Он как-то сразу заметил полицейского. Направился к нему быстрым шагом, стараясь вести себя неприметно, но нервное напряжение выдавало его. Полицейский повернулся к нему лицом, но подходить не стал. Рука одними пальцами коснулась тяжёлой кобуры.
Странный тип подошёл к патрульному и сказал:
– Огоньку не найдётся?
Джонатан хотел по привычке ответить, что не курит, но вдруг отчего-то вспомнил о дешёвом «крикете», который он специально приобрёл для этой ночи. Почему бы и нет? Хоть на вокзале и не курят, но… отчего-то полицейский проникся жалостью к этому странному типу. Уж больно забито он сейчас выглядел.
Наконец он смог рассмотреть человека поближе. У него было странное лицо. Широкий нос с переломом, тонкие губы, стрижка «под ёжик» и карие глаза должны были делать из него некое подобие хулигана с окраин столицы, но подобного ощущения не возникало совершенно. Можно даже сказать, что он был красив, этот человек.
Он достал из кармана брюк мятую сигарету, которая чуть ли не рассыпалась в руках, и протянул к огню зажигалки. Его руки автоматически закрыли пламя от несуществующего ветра. Костяшки пальцев оцарапаны, ладони едва сдерживают дрожь.
Подозрительный тип наполнил лёгкие несколькими быстрыми глотками свежего дыма, а затем тяжело выдохнул. Дрожь его в руках унялась, но по щеке прокатилась одинокая слеза. Он поднял голову, и только тут Джонатан смог по-настоящему увидеть его глаза.
Только один раз патрульному до этого довелось увидеть такие глаза. Два года назад одного полицейского, только закончившего учебку парня, подстрелили из самодельного пугача. Шрапнель вскрыла ему сонную артерию, и Джонатан тогда долго держал руку на его шее. Он что-то бормотал, и по его щекам текли слёзы, а парень просто молчал и смотрел ему в глаза. Лежал и смотрел, пока стеклянный взгляд не перетёк лучи фонаря.
Вот и сейчас полицейский снова увидел что-то подобное. Только это было немного другое. Через эти глаза на окружающую призрачную действительность озиралась нечистая душа.
А ещё спокойная обречённость и даже какая-то радость от того, что в ней, в этой действительности, он нашёл человека.
– С вами всё в порядке, сэр? – задал патрульный дежурный вопрос.
Под не дежурную ситуацию.
– Всё в порядке, – спокойно ответил мужчина, – Просто меня хотят убить.
– Что? – Джонни не слышал собственного голоса.
Вопрос вырвался на автомате.
– Да, я серьёзно влип, приятель, – человек невесело улыбнулся, при этом в его глазах стелилась горечь.
Перед патрульный возник образ Моники, всё отдаляющийся и теряющийся во мгле. Этот парень действительно страдал, он просил его о помощи, конечно, не в открытую, но, если бы не все эти люди вокруг, человек молил бы его на коленях прямо на брусчатке.
– Позади меня, около газетного киоска, – тихо сказал человек, – приглядись внимательнее,
Их было двое. Оба одеты неброско, на вид совершенно обычные, можно было подумать, что парень просто сошёл с ума, но их лица… их лица, гладко выбритые и бесчувственные, были словно собраны на конвейере. Такие лица, обычно, носили строгие костюмы, надевали строгие очки и вели с людьми строгие разговоры.
Джонни хватило одного взгляда, чтобы понять: эти господа настолько высоко поднялись над обычными преступниками, что обычный полицейский будет для него не более чем аперитивом. Этому учишься сразу, когда начинаешь патрулирование на месте преступления.
